Николай Тихонов - Стихотворения и поэмы

За стеной, чужою и кирпичной,
Будничное светится окно.
Ем я мясо птицы заграничной,
Пью я корсиканское вино.

Но у дома ходит ветер легкий,
На стене, от мудрости седой,
Я прочту дантоновские строки,
Скрепленные красною звездой.

Там подошла к стене почти стена,
И нет у них ни двери, ни окна.

И между них такой, что видно дно,
Бежит ручей — название одно.

Когда-то был он полон водных дел,
И умный кот на том ручье сидел.

И в поисках хозяину харчей
Кот лапу запускал свою в ручей,

Рассматривал, каков его улов,
На серый коготь рыбу наколов,

И если рыба шла как будто в брак,
То снова в воду лазал кот-батрак.

И говорили люди тех дворов:
«Вот это кот, прозваньем — рыболов».

И переулок отдали коту,
Как мастеру ловить начистоту.

Уединясь от громких злоб и зал,
Париж мне эту повесть рассказал.

Сейчас ручей такой, что видно дно,
Над ним дома — название одно.

И нет сентиментальности во мне,
Ни жалости к ручью или к стене.

Но так служивший человеку кот
Пускай героем в песню перейдет.

Из переулка, узкого, как дверь,
В страну родную я смотрю теперь.

Вам всем, собаки — сторожа границ,
Вам, лошади, что быстролетней птиц,

Олени тундр, глотатели снегов,
Верблюды закаспийских берегов —

Я не смеюсь и говорю не зря,
«Спасибо» вам от сердца говоря,

За дней труды, за скромность, простоту,
Уменье делать всё начистоту.

Хочу, чтоб вас, зверей моей земли,
За вашу помощь люди берегли

И чтили б так за лучшие дела,
К которым ваша доблесть привела,

Вот так, как этот город мировой
Чтит батрака с кошачьей головой!

Ты возникал нежданно,
Как нищих шалаши,
Под зеленью каштанов,
Как окрики ажанов,
Как свисты рваных шин.

Как чалмы радж индийских,
Как миллион гостей,
Как бар, где дуют виски
Всю ночь, а вместе с тем —

Ты был и друг и недруг,
Ты презирал покой,
Твои раскрыты недра
Любых искусств киркой.

Но скольких же ты предал
И на смерть уложил,
Ты жил, как жизнью, бредом,
Но это тоже жизнь!

Часами в танце ходят,
Им платят за часы,
Зевают при народе
Скучающие псы.

Мне жалко племя псиное,
Скучающее тут,
И желтые и синие
Хвосты им нос метут.

И крутится всё туже
Столб розовых пелен,
И женщин рот потухший
Почти испепелен.

И в их глазах замученных
Коктейлей отсвет лег,
И болью обеззвученной
Им сводит жилы ног.

Бессонница ползучая
Им в уши ворожит,
Кружись столбом — до случая,
И это — тоже жизнь!

Парижа злые ночи,
Фигурные огни,
В какой бесценный почерк
Уложены они.

Какой уже заранее,
Не виданный в глаза,
Мне ночи отчеканили
Той улицы пейзаж,

Где в каменной обители
Спят люди разных каст,
Где, может быть, не спите вы,
Как я не сплю сейчас,

Где море истин трезвое,
Тихонько отступив,
Лишь издали приветствует
Иной волны прилив.

И полночь режет по сердцу
Тупым стеклом тоски,
И с улицы доносятся
Больших машин гудки.

Стоит стена глухая,
В огнях вокзал дрожит,
Всю ночь не потухая…
Что ж — это тоже жизнь!

Где пыльный монпарнасский
Грохочет виадук,
Спит парень без опаски
У ночи на виду.

Лишь синий галстук мается,
Обтрепанный уже,
Но грохот не касается
Лежащего ушей.

Под самым виадуком,
Газету подостлав,
Усталостью застукан…
Скажи, что он не прав?

Пусть улицы двужильная
Гремит над ним гора,
Попробуй, докажи ему,
Что он сейчас не прав?

И грохот всей округи,
Попробуй, докажи —
Он спит, раскинув руки…
И это — тоже жизнь!