Дмитрий Быков - Если нет

Газета закрылась, въехала контора,
Не славная ничем.
Зайти туда по делу случилось нескоро.
Ну, думаю, поем.

Буфет сохранился, столики в зале,
Но больше не цирк:
Ужасные люди с плоскими глазами —
Олово, цинк.

Бабка подходит, узнает, плачет,
Ставит винегрет:
– Радость-то какая, вспомнили, значит!
Прежних же нет…

Что ж вы забыли, давно не приходили?
Стала я квашня.
Были тут люди, стали крокодилы… —
Разнылась, отошла.

Добрых мне не жалко, жалко мне злобных,
Крутых, пробивных,
Которые привыкли дразнить себе подобных,
А вляпались в иных.
Жалко мне наглых в минуту их страха
(Не скажу – вины).
Жалко мне гордых в минуту их краха.
Мы теперь равны.

Мы теперь в обнимку пред лицом ада,
Позабыв стыд,
Лепечем, трепещем, говорим: «Не надо»,
Но он не простит.

Мне рассказывал Марголит, кинолюб и киновед: «Правду, если пан позволит, осознал я в двадцать лет. Я поехал в Закарпатье – отдыхать, диплом кропать, – жили там родные братья: пятьдесят и сорок пять. И один служил в солдатах, был серьезен и сердит, а другой в пятидесятых был посажен как бандит. Одного служить призвали на другой конец земли, а другого в партизаны темной ночью увели – ночью вьюжной, лесом зимним, батьке с маткой пригрозив, и поди ты возрази им: это ж тоже как призыв! Ну – без долгого занудства, – всем положен свой предел: дембельнувшийся вернулся, отсидевший отсидел, – все срастется по живому, кровь родная – не пустяк. Мать старается по дому, братья ладят кое-как – только каждый раз на праздник (майским днем, ноябрьским днем) дом гудит от песен разных, на родном и не родном. Два братка единой крови затевали пир горой: первый что-то пел на мове, строевое пел второй… Поменять бы их местами, сливши в это решето, – что, они б иными стали? Просто пели бы не то… Вот тогда я понял, Дима, возвращаясь из Карпат: все взаимозаменимо, и никто не виноват».
Так-то так. И я легко бы, хоть и с ношею в груди, все грехи родной утробы унаследовал, поди, и родись я не в развале, а в разгар кровавых лет, – я бы шел, куда призвали, не осмелясь молвить «нет». Но и в мирную эпоху скудных жил, тупевших жал, – я бы вслух царю Гороху никогда не возражал. Есть инерция гражданства, опасения семьи – я бы вряд ли удержался, записался бы в свои. Мне, жильцу народной гущи, чья родня насквозь честна, – как-то более присуще быть в составе большинства, без глумливого злорадства, с верой в предков и авось… И не я его чурался, а оно меня того-с.
Не еврей, чужак скорее (и при чем бы тут еврей? Есть такие, блин, евреи – отдохнет гиперборей!), я избавлен от соблазна лидерства на букву «п» и не склонен всяко-разно растворять себя в толпе. Мне хвалиться как бы нечем: я не строил свой Икстлан, не собою я отмечен и не сам себя изгнал. Хоть в Донецке, хоть в Луганске, хоть под сенью чуждых крыл – я б скитался по-цыгански, по-турецки говорил, ни на норде, ни на юге не найдя себе страны: в этом нет моей заслуги, но и нет моей вины. Чуть вскипит родная каша – тянет в гущу, но куда ж? Я бы впал в ряды «Крымнаша»: Крым-то ваш, да я не ваш. Не кумир, не царь, не гений – от воспетых в унисон коллективных преступлений я заведомо спасен. Ни по Фрейду, ни по Марксу (кои, в сущности, равны) я рожден любую массу наблюдать со стороны.
И когда они закончат – так сказать, почуяв дно, – змей, чушейчат-перепончат, снова сплавится в одно. Позабудутся проклятья, стихнет пылкое вранье, запоют родные братья – тот свое, а тот свое. И, с сердечным перебоем чуя новый их режим, я останусь чужд обоим, как и прежде был чужим, не надеясь объясниться и развеять общий бред.
В этом, собственно, граница.
А другой границы нет.

А может быть еще и так: тоскуя вне среды,
Я заявлю, что вам не враг,
и попрошусь в ряды.
Слаб человек, в конце концов,
и вопреки уму
Фетиш «наследие отцов» довлеет и ему.

А может быть еще и так,
как молвил старый зэк:
Все это может быть зигзаг,
а может быть навек,
И я отнюдь не исключу,
проживши тут полста,
Что на мгновенье захочу слиянья и родства.
Ведь мы висим не в пустоте.
Нас Бог установил
На архаической плите от Курска до Курил.
Такие климат, и среда, и ерунда, и бред,
И если было так всегда, то почему бы нет?

Идти не может рота вся не в ногу, пацаны,
Тяжелым топотом тряся
окрестности страны
(Еще припомнит большинство
закон родных осин:
Коль десять против одного,
то прав всегда один).