Дмитрий Быков - Если нет

С той поры, как Крым для меня закрыт
(Вычислять, доколе, – удел гадалок),
Я повадился ездить на Кипр и Крит
И нашел наконец для себя аналог.

На такой-то остров я и похож.
Богатей-турист надо мною лыбится.
Не стремятся ко мне ни старцы,
ни молодежь:
Для одних я не Ницца, другим не Ибица.

Для экстрима я мало пригоден, не обессудь:
Ни волны высокой, ни мыса острого.
Но зато я остров, и весь мой путь —
Это путь полуострова в статус острова.

Я знавал в античности лучшие времена,
Поставщик олив, бирюзы и камфоры,
И хоть нынешним не испить моего вина,
По всему побережью – правильно —
амфоры.

На границах моих прихотливо размещены
Маяки, форпосты и виллы сонные.
Я годился и для совета, и для войны,
А в свободное время – для философии.

Но философов больше нет,
как эльфов и фей,
И укрыт маяк волнами солеными,
Одиссей уплыл, одряхлел Эвмей,
Афродиты забыты вместе с Солонами:
Теперь я гожусь для раскопок —
копай,
владей! —
Караоке «Орфей» для новых людей
И дешевых отелей с полпансионами.

Приезжают чужие большой толпой,
Веселятся громко, едят наваристо,
Но глядят с беспричинной злобой,
слепой, тупой,
И ничто на острове им не нравится.

И хоть им улыбаются до ушей
Обитатели кроткой моей обители,
Они так глядят на прислугу и торгашей,
Словно именно здесь их навек обидели.

Они так презирают море и пляж,
Словно счастливы были на лютом холоде,
Никогда не скажут спасибо,
чего ни дашь, —
Им вообще непонятно, что вы тут ходите.

Они любят, когда их не ставишь в грош,
А привет считают признаком слабости.
Им противны и шум прибоя,
и пальмы дрожь,
И сухое тепло, и местные сладости.

Беспросветные люди, скручены злом,
Холодами, порогами и помехами,
Вы едва ли оцените бухты моей излом,
Но спасибо и вам за то, что приехали.

Искорежены, согнуты в холодах,
Никому не нужны в угрюмых своих трудах,
Голосите, плюйтесь, случки завязывайте,
Поносите вслух дружелюбных шлюх,
Посылайте нах разноцветных птах,
Маслянистым кремом носы обмазывайте,
Позволяйте связкам своим все звуки,
помимо «ах»,
Вообще ни в чем себе не отказывайте.

В начале ноября, в подземном переходе,
При отвратительной погоде,
Старуха на аккордеоне
Играет «Брызги шампанского» и поет,
Подземный пешеход ей неохотно подает,
И я не знаю, лучше или хуже
От этой музыки среди рванья и стужи
Становится подземный переход.

Она играет час, три, четыре
И комкает забытые слова.
Я думаю, что роль искусства в мире
Примерно такова.
В разоре, холоде, позоре
К чему возвышенные зовы?
Цветы, растущие на зоне,
Не служат украшеньем зоны.
Ах, может, если бы не музыка,
Не Ариосто, не Басё —
Господь давно б набрался мужества
И уничтожил это всё.

Искусство не сводится к скудным схимам,
Не костенеет под властью схем
И делает мир чуть более выносимым,
А если вглядеться – невыносимым совсем.

Где вас трое во имени моем,
Там и я с вами.
Мало ли что можно делать втроем —
Знаете сами!

Втроем наливать,
Втроем выпивать,
Сначала любиться, а после ревновать,
Двое крещеных, а один жид,
Двое воруют, а один сторожит.
Любо, когда двое против одного —
Честное слово!
Любо, когда любит, а любят не его —
Кого-то другого.
Я с вами на арене подвигов и ссор,
Любовей несчастных —
Чаще как зритель, порой как режиссер,
Реже как участник.
Травящие забавны, травимого не жаль —
Его судьба краше.
Это наш жанр, христианский жанр,
Это дело наше.

А где вас двое во имени моем,
Там и я с вами.
Мало ли что можно делать вдвоем —
Устами, местами:

Вдвоем ночевать, вдвоем кочевать,
Сперва освободить, а потом подчинять,
Стоять спина к спине, как в драке на борту,
А лежать, напротив, живот к животу.
Когда вас трое – я с вами иногда,
Когда двое – часто:
Глазом ли павлиньим, крапинкой дрозда
Подсмотрю глазасто.
Люблю, когда первый именье раздает,
А второй прячет.
Люблю, когда первый второго предает,
А второй плачет.
Хожденье по мукам, прогулки по ножам,
Пыток избыток —
Это наш жанр, христианский жанр,
До нас не могли так.