Владимир Аристов - Открытые дворы. Стихотворения, эссе

Значит, я облако жизни чужой отъятой
этим утром над собою провел
и туманом тихим во мгле осадил
этот медленный
вечно свежающий запах-борец.

Пусть изюминка или кислинка долгой дороги
Куда? – в никуда…
К этой летней заставе приводит.

Пусть же возникнет опять… ситец, сатин
и другие простые названья
глубоководных наших ночей,
над которыми мы проводили
время между рожденьями.
Все танц-облавы, статуи в побеленных нишах
и над стадионом дневным облака…
И ты человек, весь сотканный из черешни,
ты посмешище с пятипалой лапкой,
повергнутый в вихрь движенья.

Суровой музы́ке молчанья
не дать ничего от себя отстранить
и всем хороводом имен и длиннот всех дней
обрушить свирепую поросль
на все подобия крылышек платьев людей,
суровую песнь ночную петь,
и щеки стальные свои колоколом рук остужая.

Вот я вернусь в город.

Гладкий закат ляжет на поздних карминных щитах.

Медные краны закрыты.

Пусть же ворвется сквозь трубы, очерченные,
голубыми ночными губами,
сквозь летние створы
медных величественных отверстий
подземного ледяного града струя.
Кто провозвестник ночи города прежнего?

Темным периодом хлынет подземный
косой дождь.
Будет бульвар шуметь.

Память, память снова вернись.
Помнишь ветер, идущий от парусной низкой реки?
И рассветающих ягод на парусе горсть,
Амальгамы дрожащий туманный листок
подъязычный.
Игол и ягод нутро.

Утро и серебра звериного пепел холодный…
В старой квартире настороженное утро.

Снова земля… И от века мы с нею.

Наше спокойное утро, ушедшее печальным
вослед парусам.

Тихо… томящийся пепел во тьме табака
крепости стиснутой твоей руки.

Я не уйду, я не уйду никуда, любимая,
поздней тени твоей уходя вослед,
парусу серому языку серой сливовой лавы,
погасшей в базальтовом пепле асфальта.

Уйдем же, любимая, от реки, разлетимся, как пепел,
в волосы нежные уходящие
и встряхивая пепел в угли воды
разлетимся… и больше… вернемся…
нет… снова вернемся в другого,
но уже не в себя мы вернемся,
и я доскажу, разлетаясь.

Времена… Пробужденье…

И твой профиль орлиный
над небесным огнем
и черной смолой пустынь

Волосы морские, лепечущие иглами соли,
уходящие к горизонту…
волос полузакрытая тьма…

Только плещется в комнате вешней
Томительный хлад пробужденья
За яблоками глаз.

И веки, что ты, когда-то сомкнул,
Печатью закрытой
Дымным утром становятся.

Эти конверты из времени извлеченные…
Их ждут вестовые суда,
Гербы почтовые сохнут
(Почтовый чиновник нейдет)

Так дымный твой профиль горит
в предрассветных лучах,
И в пы́ли холодной приходит чиновник
во мгле.

Он летнюю рвет парусину,
И медные долгие волосы проволок встретит
И ветхий, в сломавшейся извести,
пропитанный слюною конверт
С глубокой волной, дохлестнувшей сквозь сон
Что меж пальцев пронзят брючною теневой
бахромой и солью осядут во сне.

Море безгрешно…

Но между узоров, узлов,
Смуглых плеч, в памяти погребенных,
Летних гравийных бухт
Путь мой во тьме морей.

Парус синий по детскому рельсу в асфальте
прошел,
Когда сиреневых красок шепот рассыпан
был на полу,

Люки, педалью открытые двери,
Стеклянные мухи,
Заключенные в огнегорлые стены.

Золоченые сетки на маяках в светлицах
Над Пропонтидой.

Но все города, недра гор,
Обернувшихся сиреневым краем без трещин,
Потопленные косы, полегшие в сухой земле
долины,
Солдайя,
Откуда твой дальний и утренний треугольник лица
Бледным воспоминаньем морочит черную бухту.

Виноградники, где корабли заблудились,
В покое
Немощное море
И путь земельный мой во тьме моей.

Голоса мне слышны ваши из под купола моря,
Вещи вещей
И друзья мои все…