Владимир Аристов - Открытые дворы. Стихотворения, эссе

И клубневая скорбная трава
Из пыльных пазух земли продленной
соберется
Из тех дней, где обронили мы
Гремящий мячик,
Что ветром опрокинутый в траву
Распался на подземные чаинки.

И вот сейчас у решетки
Черный клубящийся шар заденешь
Весь в семенах травы.

Пускай меня и зеркало уводит
С пути сбивает
В ниши неживые…

Лишь потому, что с тесным сердцем
По лестницам я восходил поросшим пылью,
Где сморщенные углубления звонков
В древесной прячутся одежде.
Там лестница раздвинулась
на темные извитые спирали
на двойки и волны, обласканные
масляною краской.

Я твердо думаю вернуться…

Но где я, погружен в какое время?
И частность, частность…
между зубцов едва мелькнувших
презрительных зеркальных призраков
их позвонков и перезвонов
армадами огней из призматических щелéй.

С рассеянною книгой плачей
Мне не пройти назад…
Как будто мне не испросить
Прощений у времен ушедших.

Там за стеклянной дверью затененной
Мелькнешь и ты
В плаще широком
И с хлебным запахом
От кожи уходящей
Ты скроешься в других дверях,
Как в сладких складках времени,
На полпути к окошку ты протянешь руку
Просьб о прощании твоем, а не прощений.

Словно из времени звук тот был создан.

Внятный отбой молотков,
Что осыпали известку,
Готовя помост постаментный.

Как будто
Пока тебя не было дома
Вошли они в дальний отзвук двора,
Лесины шершавые молча внеся
И древесные дали в ночи возводя
Руками замерзшими в мыльной шерсти́.

Но разве не вы друзья мне сказали
О будущей ночи
В Москве темноликой?

Зачем же
Тогда, столько лет назад,
Мой друг, ты руку в бархатном жесте отвел
В летней гранитной мгле на Смоленской,
Когда ты вино в бокале сжал
с горстью застывших пузырьков на свету.
Зачем же восславил
Ночь, открытую на всех широтáх
В бетонной прозрачной рубашке.

Разве не помните вы
Разве не вы звезды морские
сквозь ветви могли подтянуть с земли?

Разве не вы прошли в глубине
С тинистым илом
И сеном тенистым…

И в полночном хладе и свете
Провожая меня в воздушный путь,
Помост содрогая в холодной пыли́,
И руки мои раскинув в ложбины гранитной длины
У звезды гранитной забыли.

О звезда из гранита! —
Сестра из молчанья.

Это взглядом очнувшимся
Я провел в накаленной ночи́
Над вощеными крышами и платьем
морей жестяным.

И звезда
Длинным свисающим мхом
С крыши морей
На кровли земные склонилась.

Распахнуты веки!
И пахнущий светом
флакончик мраморный моря
и муки́ под ногами истлевшей звучит.

Только волосы млечные
Тихо по стенам руками томимыми в знобящих
своих безрукавках
голубоватым камнем сойдут.

Звезда из кургана…

Но и в бархатных устьях лучей
Напрасно, друг мой, тогда
Пролил ты голос твой
В бездонный колодец московской ночи.

Звезда отгорела.

Жесткой пемзой своей проведя
под затылок открытый.

Сестра из признаний!

Глаза ее слюдяные
В гáревой пы́ли далеких околиц
вокзальных.
Только блестками недр своих тайных
Глаза мне промоешь.

Словно санки в радужном снежном вихре
с горок мелькнут.

И продленная влага
Руки́ перламутровой нóчи,
Хранящей железистый цвет
и бензиновый след в полутьме,
И в изгибах застывших ног речных твоих,
Блеснувших за краем подхваченной ночи угла.

Город?

Жизнь?

Где обрывы домов отступили
Опоры последние пали.

Кто же гору воздвиг,
Кто отвел толпу
На предел, достижимый биноклем?
Кто же летнюю цифру в пыльной листве зажег,
Зеленей, чем листва?

Я думал: мне хватит увидеть еще
два-три фантастических ливня
И смогу я начать от царапин, кипящих
на коже стены,
От рубашечек этих глядящих детей и отцов их.

Чтоб курчавилась мгла и книга вращалась
во тьме световой.

Если даже разрыв – я готов!