Владимир Аристов - Открытые дворы. Стихотворения, эссе

Первая ночь наступила,
Ветер еще не болел,
И горечь в садах не осела.
Ночь вторая ожиданий зыбких на набережной
недвижной
И сирени, сметаемой слабым скребком с реки.
И сырая глубокая во влажной и ломкой
ржавчине черной
Уходящая ветром третья ночь.

Вечер, вечер предлетний
Шепоты осени дня…
Когда люди глядят под землей друг другу в глаза,
И метро размежает их мимо
Угасающих глаз иных.

Но не хочу я и сна ночного
Под раскрытыми в моющим свете огнями,
Нет, не хочу я остаться во сне,
что хрупким своим молоком
мне веки спечатал.

Шепот, смежающий веки, и кивающий ветер…
Город прощального солнца,
Весь притянутый из длинной рельсовой влаги росы.

Нет, не хочу я и смерти дневной,
Словно пламень медлительный в вещи погасшей

Только приникнуть ко взгляду уже постороннему,
Только облачка на весу тополиного пуха коснуться
Волосяного, с тайнозелеными меркнущими
зернами в глубине.

Слабые лица уходят.
И светлая ночь видна.

Но не хочу засыпать я
В предгориях града земного.

Нет, не хочу угасать я
У подножья лучей его георгинов,
В пыльных подземных каналах его.

Знаю, в молочной листве
сонными губами ты проведешь над собой
в крошке угольной мокрой,
ты прикоснешься ко мне,
и я уже без сна тебя провожаю губами.

Город земной, облаченный в легкие
огненные облака
из фольги смытых огней,
из предстоящих еще путевых зарниц
в хрупкой руке, обведенной
огненной чернотой.

Сонный текучий металл пред поливом,
пред одеваньем водой,
Когда вены твои развевает город
в ночи.

Сон подступает, и отбыванья рессоры вздымающих
парков
в витых птицевидных отблесках ослабели,
часы витые мускулы отпустили во тьму.

Нет, не хочу угасать я
Вместе с другими вещами.

Но сладостный слабый глоток —
Взгляд твой, на коленях держащего руку,
Нас разводит по города талым огням —
лабиринтам открытым его.

Ночь! Это ночь… —
Лето,
Бесшумное лето вещей.

Здесь между дальних прочерченных линий
И в кранах воды посторонней
Вещи не спят.

Из гигантского солнца своих соцветий
Устремились они
Под мостами стульев и кресел.

Ножниц, брошенных в бегстве,
Двойные лиманы
На блеснувшем столе.

Брошены в ночь поезда…

И книга закрыта земная.
Лечь у ступеней ее —
У страниц ее сжатых
В городе, – щекой на страницы
закрытых ступеней ее.

Что же,
Меж пылью вещей проходить
Бдением, а не бытием?

Все мы в светящей ночи не спим,
Ведь тьма на вещах – наш сон.

А мы с каких этажей
Даже взглядом и в городские сады
не выходим.

Только контур вещей увидеть– их пылевой горизонт
И отсвет стены, хранящей дрожание тени гвоздя,
И в заброшенной комнате
Струны ракетки ночной
Отпить эту пыль от паркета
сквозь прозрачные прутья,
Сквозь гибкий их звон
В зарешеченной тайной гитаре.

От мягких комков мячей,
Что лежат в глазах
Редимыми пятнами белизны на полу.

Город свои очертания смыл,
Но не проходит над грудью моей,
Серпом совлеченный, парус рубашки
земной.

И в памяти смутные лица и облака зацветают
над городом в небе ночном.

Город, —
Дочери это твои.

То, что прошли и приснились мне
Летнею полночью днéвной.

Я бы ночью такою ж хотел…
Тающим краем ножа
Медвяную снять смолу бытия со всех…

Снять с марли трепетной,

И между промытых повернутых
косточек инструментов…

В просветленных приемных покоях,
Где мокнут браслеты мужские…

Но дочери твои
В парусинных прохладных одеждах
Отвели мне глаза
На юг этой ночи
И на север их трепетавших волос.

В просветленных покоях,
Где за ушедшими двери ребро звучит
и тихо колышется на свету,
Прильни ко мне, светлая грудь клеенки.

Дочери это твои…

В летних ремонтных лесах библиотек промелькнувших,
За пряничной патиной белых одежд,
След их над цитаделью ступеней
Во тьме растворяя…