война для нас почти что нереальная
и вот историю здесь играют манекены
пока живые люди заняты другим
На парашютах вероятно опускались
на берег скудный этих островов
накапливались как отдаленный лес на сопке полуголой
и с надписью POW (Prisoners of War?) на спинах
вступали в действие на мягких лапах
восстания здесь происходили
представлены на диараме
где неживые люди переходят в фреску
незаметно
подзвучены живыми голосами
подкрашены ненатуральной кровью
Говорящие куклы изображают
лагерную историю
объемом в 120 тысяч жизней
для нас истории той не было
она не более жива
чем эти силуэты
переползающие по проволоке над пропастью
из памяти диарамы извлекаемы лишь они – немые
манекены
путеводный маршрут по холму
слепок тех слепых голосов
в репродукторах черной бумаги
следящие сквозь амбразуру
за нынешней морскою синью
лишь за брезентом бывшего лагерного
театра-шатра
под ногою
разбито живое стекло
разделенное на несколько осколков, как море это
или острова
где плавают свободно отражаясь
небо безмятежное сосны и чьи-то лица
на террасах горы, где
лагерь был когда-то
под открытым солнцем
С той стороны на склоне срединных гор
видны «Райские острова»
на выходе у моря другого
Здесь хижина на берегу,
ручей негласно впадает в море
и шубертовская тишина
словно нечаянно сгравировали сюда горно-немецкий
воздух
в этот край древних
рыбачьих сетей
История вползает в географию
Ночью возле стен гостиницы
неясное сиянье доходит у песка морского над
безвидным горизонтом —
то острова Цусима
ПРЕДМЕТНАЯ МУЗЫКА
Отдаленный города гул
Ты заслышал зимним утром
Глаза закрыв
Ты вспомнил: в метро-переходе играли так же
гусли-самогуды
Ты пробегал с привычной сумкою через плечо
и ощутил под пальцами
всю городскую музыку, трепет
и людские разговоры
ты был его источник, слабый родник этого гула
ты чувствовал, как мир играл, переходя в простой предмет
но некому его собрать, создать
город везде и где-то
но там тебя нет
еще в сумерках ты нащупал звук – внезапный лай
отдаленный —
узор незнакомого смутного перламутра
ты думал, что сможешь вернуть тот рисунок
И в мерзлом трамвае
Где музыка отдаленная
Остекленная холодом
Твой портфель на коленях под руками звучит
Словно ты гитару перевернув
Струнами вниз
В желтом дереве музыку слышишь
Затрепетав, как лира полевая
Город вокруг – не видит тебя
И ты лишь ладонь его чувствуешь
что это… легкая дрожь купюры, детский
флажок или вымпел под ветром
и вокруг снег – руина, но все ж нерушим
просит город-мир, чтобы ты бродил
по улицам его, садам
даря ему его отдаленный смысл
Ты играешь пальцами
на сумке своей
или дереве старой гитары
И хотя город каждым жестом своим
торжественно тебя опережает
он не произойдет без тебя.
* * *
И несомненный и неумолимый дым.
Он быстро перенес
к нам шум тепла родного
став не воспоминаньем но всеми вами прежними
вернув непостижимую неуловимость верности
ОБЕЩАНИЕ
Смывая пыль и водяную пелену
Медленно напяливая
на лицо
перед краном
бьющим вниз
куда-то в светотень
этого или того дня.
Разрезы кровли, утренние тени, свет
резкость голубиных крыл
и гул в глубь двора
растерянно откуда-то так попадает.
Держа письмо
перед собой
на водной пелене
не прикоснувшись к чернилам —
их смоет непутевая вода.
Лишь завороженно следил
как бурлила и пропадала драгоценность
в воронку с правым завитком.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу