Владимир Аристов - Открытые дворы. Стихотворения, эссе

но мы их видели едва
словно снова
блуждая как номады
сновавших сквозь наши
сны
в красной этой крошке
вослед машин

они стояли чуть поодаль брызгая на себя водой
под зонтиком водяным
(утром все листья здесь поворачиваются
к солнцу ребром
с дребезжанием жалюзи)

мы в красном мареве стояли
не опускавшемся не отпускавшем
разыскивали других

что препирались в гермошлемах своих голов
в контурной пыли
даже себя не слыша

что соскочили с мотоцикла
выпали из машины
снялись с пробега
но в этой тонкой пыли, крошке
пахнувшей мнимо и привольно довоенным
шоколадом

мы с нами – вы с вами спорили, судили, препирались
стучали в окна шлемов —
не только лиц другого
но даже
своего – не видя кулака
крики ваши на древние были похожи
причитанья
словно рыданья ребенка в люльке —
ваши лица бились, плакали,
смеялись
в слезах текущих по
стеклам термошлемов изнутри
которые забыли вы сорвать, но
поздно – вы без голов – дышали
задыхались кирпичной крошкой —
пылью от всех рухнувших
стропил
мир пролетел, оставив зрителей,
словно шлейф искусственной
кометы
невысохших шампанских брызг
местного бормотания шаманов
осколков, экскрементов междометий
пазух, где руки, как звереныши
иноземные, пригрелись
в подмышках
ожиданье кончилось уже давно
давно они промчались
оставив на бетонном парапете
слова, выбитые слова
несколько батареек
ускользнули из всех алюминиевых
гнезд
еще могли бы они
сверкнуть
плюс поменяв на минус
но ищут их, как ягоды
драгоценные в утреннем
летнем лесу
но в крошеве этом красном
в этой замшевой пыли
не находят
под ногами у нас тоже люди —
собиратели давно забытого

мы отступив на шаг оказались
в ином пространстве
в чистом коммунальном коридоре
людей
была там половина человека
схвачена охвачена омыта воздухом зеленым
но половина жизнеописания его
осталась в марсианской части
наверное – неустроенная слава
еще-уже неудостоенная слова

Рельсы терялись в траве

Вначале я не поверил
Я шарил долго закрыв глаза
пытаясь найти окончанья
Не может не могут две соседних реки
быстро так потеряться

чтобы нельзя не догнать их и в прятки играя
поверить нельзя стоя между корней мангрового дерева
когда обнажил их отлив
закрыв глаза и не досчитав до ста —

что можно пойти их искать и не найти

Рельсы эти – откуда-то с забытой
наверное плантации сахарного
тростника
сейчас уходили в лес
терялись в траве непроходимой —
волнисты от времени две дрессированные змеи
что парно струились так по земле
закончились вдруг, в траве исчезли

словно возникло здесь близко знакомое заколдованное
море
туда руками парными я потянулся
одна ощущала какой-то пенный укор
другая – протуберанец юркий холодной звезды

никто не скрывался, но и голоса не
подавал
я видел, как реальная железная дорога
вся растворялась в мире
в дверях которые он ей отворил

Теперь густая здесь трава
я плакал, словно я видел,
как исток реки в себя впадает —
течет обратно вглубь

седые два текучие уже под солнцем
два рельса
не связанные ничем —
здесь я это открыл их соединив руками —
в них никакой не осталось прохладцы
они были послушно нагреты солнцем
до самого своего дна
до дня основанья когда были созданы здесь
вопреки песчинкам кварцевым этой земли
которые кротко не увидел никто

Семитомник твой —
Ствол застенчиво выступает из тьмы
вослед за другим стволом

Лес становится снова деревом
Поле горизонтом безграничную обозначает страницу

С чистого листа
Мы считываем твой снег

Словно одна снежинка…

Тает – не тает
Но именно та
Нам остается как слово

Твое

где-то под аркой тогда —
открытой из поля в поле —
названных Соловьиным проездом

рядом
белая голубая ячейка-плитка на стене
дома

и неправдоподобное чудо
автомат-телефон кажется он так назывался?
от той отлетевшей плитки
я говорил с тобою тогда
из голоса в голос
в комнату твою на высоте