Чей Муравейник был огромным,
Где чернь строителем была,
Что по халупкам страшно скромным
Ютилась, влезши вся в дела
И блага Белых умножая,
Не евши много к ряду дней,
Истощена была, больная,
Глумились Белые над ней,
Жилось которым ввек не пресно,
Объёмны, в холе животы,
Владели всем и вся поместно,
Благ Короли. А все скоты,
Они и жить, мол, не достойны,
Но Белым пусть дают доход.
Готовят Белые всё войны,
Всё алчность их зовёт в поход!
С того вокруг все обнищали,
Уж ничего с них не сдерёшь.
А потому прельщали дали,
Где куш сграбастаешь хорош!
Для Белых здесь уж нет пространства,
Ведь разорили всё вокруг,
Поистощились чудо‐яства,
Добыть их было много мук,
Хоромам тоже стало тесно,
Невольно вдаль нацелен взгляд
Увидеть то, где всё чудесно,
Туда пуститься Белый рад!
И вот приятностей сих ради,
Они азартно разбрелись,
С всех ног спешили к сей отраде,
Покинуть вон свою чтоб близь,
Освоить райские все дали,
Где много пряностей, еды,
Блаженство чтобы пожинали
Средь изумительной среды.
Инстинкт взыграл вот в них зовущий,
Остервенело чтоб идти:
– Туда! Туда! Там чудо‐кущи!
Азартно были уж в пути…
Конечно, в разных направленьях
Да при оружье мощных жвал,
Чтоб побеждать врагов в сраженьях,
На них обрушив мощи вал!
Себя грозой всех возомнили,
Ведь агрессивны до усов,
Противник был чтоб вон в могиле,
Попал чтоб в плена на засов.
Кичились панцирем ведь белым,
Что не замаран был в труде,
Негоже быть им закоптелым,
Сидеть без пищи, на воде.
У них огромнейшие жвалы,
Клешни повыросли всех ног,
Жевать, жевать всегда удалы,
Богатства хапая всех впрок.
Они пред всеми Великаны,
Громада – тело, грузный вес,
Маячат, будто истуканы,
А в души их вселился бес.
Всё тело было лишь из ртища,
Что беспрестанно всё жевал,
Вторая часть – то животище.
Ввек аппетит в них не был мал.
Глава над ними – то Царица,
Чьё имя было Промфинанс,
Приказ к соскам своим кормиться
Давала в день по сотне раз.
Один сосок вливал жестокость,
Другой агрессией поил,
Вселял последующий строгость
Ко всем, кто ей ввек не был мил.
Взывал немедля всех к захватам
Сосок‐нахал очередной,
Давал приказ вмиг стать солдатом
И озверевши мчаться в бой!
Приём – обязанность – сей пищи,
К соскам вот строем шли всегда,
И поглощали сок их ртищи —
Такая лишь была еда.
Вот потому от них вкруг ужас,
Разор, ад бед, тьма слёз и кровь…
Они ж мертвили всё, натужась,
И так из года в год, всё вновь.
Вот потому и всех подмяли,
Вон превративши их в рабов.
Пустились алчнейше вон в дали,
Там уложить всех в тьму гробов.
Им вседозволенность присуща,
За зло ответственности нет
Всегда, с того ярясь всё пуще,
Лишь добиваться чтоб побед.
К одним из них дошёл слушочек:
За ширью озера есть Рай,
От всех не скрыт он на замочек,
Иди, свободно забирай!
Но переплыть неодолимо,
К тому ж, никто и не пловец.
Ужель тот Рай пройдёт вон мимо
Их алчных душ? О боль сердец!
Нашёлся всё‐таки смышлёный,
Ума в том выказал он прыть:
– Не быть печали в этом оной,
Я знаю, ширь как ту проплыть!
С деревьев надо лишь листочки
Всего‐то только и отгрызть,
На них ту ширь без проволочки
Осилим, радостно корысть
И утолим свою по полной,
На берег ступим мы другой,
Все земли вотчиной законной
Своей и сделаем, ногой,
Уж захватив, придавим нашей,
Подмяв её на все века,
Кто встанет против, – будет павший,
Ведь наша сила велика.
* * *
На листьях вот и переплыли,
Пустили жвалы сразу в ход,
Клешни все, был чтоб вон в могиле
Аборигенный всякий сброд
Что представляли все собою
В развитье низший, блёклый род,
Все цветом были с краснотою.
На них и двинулись в поход,
Их Муравейники сносили,
Уничтожали вон самих,
Ведь не могли стоять те силе,
Хоть каждый дрался за двоих!
У Белых жвалы были больше,
Клешни всех резали, как ткань.
Судьбы печальней нет тех горше,
Тянули с них безбожно дань.
Читать дальше