Вячеслав Евдокимов - Возмездие

И хлопают в лапы и дико свистят!
И каждый до слёз был от этого рад.
На сцену инжир всё летит и бананы —
Признанье заслуги то есть Обезьяны.

Она и зазналась, задравши вон нос:
– Какой на меня изумительный спрос!
Знать, стану я главной теперь и ведущей.
И всем подражает артистам всё пуще…

Всё видевши это, жюри из Ослов,
Подбросить чтоб зрителям сценок‐обнов,
Ей начало втискивать главные роли.
И вкруг хохотали все аж ли до боли!

И был от сих пьесок огромнейший сбор.
И слава её воссияла с тех пор,
Скакнула до дальних до всех закоулков!
И годы звучала в прекраснейших муках…
* * *
В жюри восседали почтенно Пеньки,
На них же Ослы, что умом далеки…
Они Обезьяне приботали званье
«Отменное диво», ну, знать, за старанье.

И нос Обезьяны стал выше ушей,
Рекламы фанфарят лишь только о ней,
Журналы ей глянец наносят на фото,
Всем около встать с ней приятно охота…

Медаль ей повесили Славы на хвост,
Горланили оптом хвалебнейший тост!
Артисткой легонько заслуженной стала,
Поклонников шлейфом ходило немало,

Вселили в отменное чудо‐дупло,
Уютно, прохладно, а в холод тепло.
Искусства как мэтру, его ремесла,
Ей транспорт вручили – лихого Осла,

Ни‐ни чтоб пешочком, а ездила б вскачь!
В езде вот и стала безумный лихач!
Ей уши Ослиные были рулями,
Копыта летели безумнейше сами!

Порядок не нужен ей был и закон,
Пускалась на транспорте резво в обгон,
Для храбрости выпив бутыль самогона,
Добавив наркотиков граммочков оно.

– Дозволено всё мне и чужд мне запрет!
Впадала в психический буйнейший бред…
Презрела поклонников, это, мол, быдло,
Картошку не ела, лизала повидло.

Турне совершала всегда на Осле,
Концертила в буйном своём ремесле.
Однажды, успех свой, всегда как, «обмывши»,
Нет ехать культурно, нет ехать потише,

Осла погнала в залихватский галоп,
Столкнулась с Букашечкой милой лоб в лоб!
И разом Осла и её повредила,
Им было от боли совсем уж немило…

Букашка скончалась… Осёл повреждён,
Влачил обездвиженно ноженьки он…
Такое прискорбное выпало дельце…
А что с Обезьяной? Целёхонько ль тельце,

Пройдёт ли вон мимо суров‐нагоняй,
По новой, наездница, лихо гоняй?
– Я публику быстро найду за болотом,
Там буду трудиться в охотку и с потом,

Где благ тьма, свободы, желаний посев,
И каждый в богатстве, и каждый там Лев,
На прежнее место оскалясь клыками:
«Да чтоб очутиться вам, твари, всем в яме!»

Всё пыжился Суд за погибель привлечь,
Снести ей, разбойнице, голову с плеч,
И воля была в том орав Насекомых
Желали ей мер от души лишь суровых!

– Не трогать! – Лягушки пустились все в крик, —
Вклад в диво искусства вложила велик,
Ей всё позволительно, всё‐то ей можно,
Ужимки глядятся вовек не сапожно.

Вот жить на свободе лишь только вольна,
Да сгинет над нею всей кары война!
Ей пальчик болящий быстрей забинтуйте,
На трон вознесите из критики мути,

Не будет в искусстве изгоем она:
Вся публика дико в неё влюблена! —
Её приглашают далёкие кроны,
Готовя на маковку прелесть короны.
* * *
Туда Обезьяна шмыгнула вприскок!
Там славу ли встретит, погубит ли Рок?
Одно достоверно, одно лишь известно,
О кронах своих там визжала не лестно.

Однажды из дебрей болотных Бобёр
Повылез на Речки Великой простор,
Свои чтоб справлять интересы.
Толкнули на это, знать Бесы,

А то захолустье и тина вокруг…
У Речки же не было этих всех мук,
Леса всё толпятся вдоль Речки…
– Ах, выгода! Нет в том осечки.

Деревья – отрада вовек для зубов,
Из них я плотины ввек строить готов,
Известно, отменно что строю,
Чтоб жить залихватски с семьёю

В надёжнейшей хатке, что я возведу,
Вход скрыт под водою, а верх на виду,
Тьма комнат, с запасом – кладовок,
Ведь в этом я мастер и ловок.

Вода же на Речке приятно чиста,
От ила отмоюсь в ней вплоть до хвоста,
Чесать буду радостно брюхо,
Ведь в хатке комфортно и сухо.

Осяду я в устье, протоков тьма где,
Где слава раздолью, обилью еде!
Займусь же я этим сим летом,
В блаженстве и буду моментом: