Александр Солин - Поэтические переводы с французского

На английскую ткань и фламандцев зерно.

И когда бурлаков подтвердилась пропажа

Все течения рек мне сдались, как одно.

Средь ворчанья прибрежных завистливых вод,

Еще прошлой зимою глупей, чем дитя,

Побежал я! Часть суши не ведала б тот

Моей гонки триумф, вольный бег обретя.

С ураганом встречал я морские рассветы.

Легче пробки плясал я на гребнях валов,

Что несут свои жертвы по белому свету,

По ночам не жалел глупых глаз маяков!

Как неслышно в дитя яблок мякотью спелой

Зелень вод в мое тело сумела войти

Пятен рвоты, вина смыла след застарелый,

Вместе с якорем руль оторвав по пути.

И с тех пор я купался средь Моря Поэмы,

В млечно-бледном настое из звездных светил,

Пожирая лазурную зелень той бездны,

Куда бледный утопленник с миром сходил.

Где, как в чане, внезапно окрасив виденья,

Бред и мерные ритмы сияньем зари,

Крепче чем алкоголь, шире чем лиры пенье

Бродит горькое, рыжее тело любви!

Видел небо я в корчах от молний и смерчи,

Крах прибоев, закаты, течений разбег,

И рассвет пылкий, как голубиные речи,

И порой видел то, что не знал человек!

Солнца круг средь ужасных мистических пятен,

Освещавший полет фиолетовых стрел,

Как актеров тех драм, чей так возраст невнятен

Волн, катящихся вдаль словно дрожь мокрых тел!

Я мечтал насладиться неслыханным соком,

Чтоб проснулся огонь желто-синих певцов,

О зеленой ночи с ослепительным снегом,

Поцелуе из глаз океанских богов!

Месяца, как истерики тех, что неправы

Среди зыби на рифы вели напролом,

И подумать не мог, что ступни светлой Девы

Океанскую пасть укротят тихим сном!

Я задел берега бесподобной Флориды

Где нагие пантеры глядят сквозь цветы,

И дрожащей уздой сходят радуги в воды,

Где пасутся валов изумрудных гурты!

Видел топей бескрайних брожение, сети,

Где сгнивал в тростнике целый Левиафан!

Обрушение вод посреди мертвой зыби,

Водопады, спешащие в бездны капкан!

Ледники, жар небес, перламутра потоки!

В бухтах гиблых обломки судов на камнях,

Где гигантские змеи, чью плоть съели блохи

Осыпались с ветвей в черно-спелых духах!

Если б дети могли видеть мир разноцветный

Этих рыб, что поют среди вод голубых.

С колыбельною пеной цветов, кругосветный

Уносил меня ветер на крыльях своих.

Полюсов и широт утомленная жертва,

Море, с чьими рыданьями я засыпал,

Мне вздымало медуз, как плоды с поля жатвы

И как дева к причастию я замирал…

Словно остров, качавший на палубе ссоры

И помет птиц разбойных с глазами, как снег

Я все плыл, и в меня погружались сквозь дыры

На покой мертвецы, пятясь задом во сне!

Я – корабль, что скрыт шевелюрою бухты,

Я штормами заброшен в эфир неживой

Не смогли б все корветы с фрегатами Ганзы

Изловить мой скелет, опьяненный водой.

Что свободу познав, воспарял фиолетом,

Пробивая как стену свод алых лучей,

Тот, что нес конфитюр драгоценный поэтам

Из лишайников солнца, лазури соплей;

Что безумной доскою стремился над бездной

Весь в гирляндах разрядов, в эскорте коньков,

Когда смерчи июлей, круша как дубиной,

Рвали ультрамарин грозовых облаков;

Я, который дрожал, чуя стоны за сто лье

Бегемотов в любви и Мальстримов густых,

Вечно ищущий нег голубого покоя

Я Европы желал парапетов седых!

Звездных архипелагов скопленье я знаю,

Острова, чье безумье небес манит в ночь:

В них, бездонных ли ты затаилась, благая,

Птиц златых миллион, о грядущая Мощь?

Но и плакал я, все ж! Все рассветы тоскливы.

Луны страшны и солнца горьки, как одно:

И от едкой любви я в хандре молчаливой.

Пусть же треснет мой киль! Пусть пойду я на дно!

Если воды Европы желать – это лужа,

Что черна, холодна, куда в терпкий закат

Хрупкой бабочкой мальчик, печаль свою теша,

Опускает корабль, чтоб вернулся назад.

Больше я не смогу в вас томиться, о волны,

Хлопковозов их пенного следа лишать,

Мимо флагов и вымпелов плыть, спеси полных,

Ни под взглядом понтонов тюремных дрожать.

Жермен Нуво, «Немного музыки»

Стихотворение – это единство лексического, фонетического и ритмического. В оригинале это единство определено замыслом. Но поскольку в теории перевода в отличие от физики инструмента, подобного преобразованиям Лоренца не существует (поэзия не физика, уравнениям не подчиняется), то при переводе оригинала на другой язык (в другую систему координат) это единство, особенно лексическое и фонетическое, нарушается, а с ним и оригинальный замысел. Критично ли это? Судите сами.