Александр Солин - Поэтические переводы с французского

И, раздражив Олимп, объятья стерегущий,

Упрятать тороплюсь самодовольный смех

В колени маленькой богини (без помех

Ей овладел бы я, но от сестры влюбленной

Не отнял – я все ждал, что пыл неутоленный

Переметнется к ней), кто думать мог, что вдруг

Добыча выскользнет из ослабевших рук,

Разъятых смутными смертями, не жалея

Похмельных слез моих. Смириться тяжелее

С неблагодарностью».

Сомневаюсь, что русского Дебюсси смогли бы вдохновить «похмельные слезы».

Согласен – мой перевод тоже не подарок, однако в нем не в пример приведенным есть удачные и точные места.

Послеполуденный отдых фавна

Стефан Малларме (1842—1898)

Вот нимфы, я хочу их обессмертить.

Чист

Румянец легкий их, он в воздухе игрист,

Что дремлет в душных снах.

Но был ли сон мне мил?

Сомненье, хлам ночной, сплетенье зыбких сил,

Став чащею лесной, чей образ твердь набрал,

Доказывает мне, что я лишь почитал

Триумфом идеал фальшивый пышных роз.

Так-так…

Ужель те две, которых ты вознес

Предмет желанья есть чувств сказочных твоих!

Из глаз одной обман исходит, голубых

Холодных, как родник невиннейших из слез:

Другая, вздохов клад, составлена из грез,

Как теплый бриз, что днем твое руно обжил.

О, нет! От забытья недвижного, без сил,

Чьей душною жарой хлад утренний убит,

Не слышен шепот вод и флейта не журчит

В лесу, что орошен аккордом; ветер лишь

Вне тех двух труб готов прочь улететь из ниш

Пред тем, как звук унять средь скудного дождя,

И к горизонту, где ни складки не найдя,

Бесхлопотен и зрим, притворно веет сам

Тем вдохновеньем, что стремится к небесам.

О, сицилийский край, где топь спокойно спит

Что с солнцем взапуски тщета моя громит,

Безмолвный средь цветов искристых, РАССКАЖИ

«Как укрощал тростник, чьи срезы так свежи

Талантом; где в златой, морской волны дали

Лоза благодарит кристальный дар земли,

Овечьей белизной колышется покой:

И как в напева гладь, что флейт рожден игрой

Лёт лебединый, нет! наяд, спастись спешит

Или нырнуть…»

Ленясь, мир в рыжий час горит

Не видя, как смогли все скрыться по кустам,

Желанной плевы рой, кто ищет ее ТАМ:

Тогда проснулся б я, пыл первый ощутив,

Безгрешен, одинок, свет древний отразив,

Единственный из вас в наивности благой.

То нежное ничто со звонкою губой,

Лобзанье, что без слов коварство убедит,

На девственной моей груди укус горит

Таинственнейший след от царственных зубов;

Но, хватит! То секрет наперсника богов

Тростник двойной, чью песнь лазури шлет игрок:

Кто, обратив в себя смущенье впалых щек,

Протяжным соло ткёт, лаская нас, невеж,

Окрестностей красу конфузом ложным меж

Красой и песней той, что слепо верим мы;

И взять так высоко, чтоб страсть, как от чумы

Покинула бы сон простой иной спины

Иль голый бок, а я б смотрел со стороны,

На громкий и пустой, и монотонный ряд.

Изволь же, инструмент, дырявой флейты лад,

На озере расцвесть, где станешь меня ждать!

И, горд моей молвой, я буду обсуждать

Богинь; иконы взяв, что для простых мозгов,

С их тени удалять остатки поясов:

Итак, когда всосал я винограда свет

Чтоб скорбь мою прогнал притворства этикет,

Насмешник, к небу гроздь пустую я воздел

И, тяжело дыша в лучистых шкур предел,

До вечера смотрю, хмельной, сквозь небеса.

О, нимфы, вновь вдохнем мы в ПАМЯТЬ голоса.

«Мой взгляд, сверля тростник, все шеи обжигал

Бессмертные, и всяк ожог свой погружал

В волну, в лесное небо в ярости крича;

И влажный пир волос исчез вдруг сгоряча,

Дрожа средь бликов дня, о, самоцветов сонм!

Бегу, как вдруг у ног, сплетясь в единый сон

(На счастье знатока, к их горю быть вдвоем)

Прелестницы лежат в сплетенье рук чудн0м;

Хватаю их, лечу, не расплетая тел,

В массив, что нелюбим листвой за свой удел,

Роз, отдающих весь свой солнцу аромат,

Как мы забавы дню, чей недалек закат»

Я обожаю гнев невинных дев, так дик

Восторг узнать нагой, священной ноши крик,

Что жарких губ моих бежит; как молний свет

Трепещет! Тайный страх есть в плоти, как запрет:

От пят тех, что строги, к сердцам тех, что добры

Коль покидает их невинность – все мокры

От горьких слез иль от не столь святых паров.

«Мой грех лишь в том, что я, их страхи поборов,

Лобзаньем разделил лохматый бугорок

Что боги берегли так крепко сжатым впрок;

И только я, едва мой жаркий смех сдержав