Рильке Райнер Мариа: Поэтические переводы

То были душ причудливые копии,
как серебряные жилки у руды,
они во тьме вплетались в корни,
струясь ключом в людской крови.
Словно неподъемные куски порфира,
исчезло красное во тьме другого мира.
Но были скалы и леса, мосты над бездной
и пруд огромный, серый, тусклый,
что возвышался подобно небу,
дождливому, повисшему в пространстве узком.
Между лугов наполненных терпением,
виднелась полоска единственной тропы,
словно простыня перед отбеливанием,
по ней всё ближе приближался шум толпы.
Впереди шёл стройный человек рывками,
в накидке синей и бездумным взглядом,
он поглощал дорогу, крупными шагами,
не замедляя хода, чтоб только быть не рядом.
Его руки свисали из тяжёлых складок ткани
и не припомнить из какой же это лиры,
в которой тело срослось с обеими руками,
как вьющаяся роза с веточкой оливы.
В нём чувства раздвоились, так казалось,
покуда взор его, как пёс вперёд стремился,
он оборачивался и возвращался, оставаясь,
на дальнем повороте, а дух его за ним тащился.
Мерещилось ему, что за ним стремятся,
шаги отставших, тех двух в изнеможении,
которые за ним должны были подняться,
на этом последнем восхождении.
Потом опять не слышно звук иной,
лишь шорох накидки и поступь шагов.
Он убеждён был, что они за спиной
и чётко слышал эхо своих слов.
Тот звук, не воплотившись, замирал,
но эти двое и вправду шли за ним,
он с лёгкостью страшащей ожидал
и не посмел бы оглянуться им.
Он видел тех двоих в молчании,
Бог этих странствий и посланий,
с посохом и зажатыми крылами
и с дивой, доверенной ему в признании.
Она была возлюбленной его страданий,
на столько, что не из одной изящных лир,
так не рождалось множество рыданий
и что из её плача родился целый мир.
Земля и лес в котором снова появились,
деревни, дороги и города,
вокруг сего творения вращались,
поля, потоки, звери, их стада.
Как бы другого солнца и другой стихии
и целый молчаливый небосвод,
на нём рыдало небо со звёздами иными,
всё это плачь был возлюбленной его.
Взяв бога за руку, она шагала с ним,
шаги их ограничивал саван, он был ей в прок,
она ступала мягко, безмятежно и
подобно девушке, чей смерти близок срок,
не думала она о человеке впереди,
что шёл к порогу жизни по своему пути.
Душа её блуждала сокрытая в груди,
заполненная до краёв началом смерти,
как фрукт наполнен сладостью и тьмой,
она была своей огромной смертью,
столь новой, необычной и немой,
что она не принимала это вестью.
Девственность восстановив из-за симпатий,
она стала грустной, красивой недотрогой,
а тело столь отвыкло от мужских объятий,
что её смущали прикосновения бога.
Она уже давно была не белокурой феей,
чей образ воспевал в стихах поэт
и не достоянием впереди идущего Орфея,
в той ароматной, брачной ночи, как завет.
Эвридика была не златокудрая жена,
распущена как растрепанные косы,
по разным полюсам и звёздам роздана,
истрачена, как изобильные запасы.
Она успела в подземелье превратиться
и когда внезапно Гермес её остановил,
страдальчески воскликнув: «Обернись!» —
Она растерянно спросила «Кто это был?».
Там вдалеке был некто с чертами расставаний,
стоял и видел, как на полосе тропы
между лугами бог странствий и посланий,
ни молвив ничего, чтобы идти,
вслед уходящей за фигурой дальней,
по той тропе обратно, не спеша,
стесненная нарядом погребальным,
она так мягко, терпеливо шла.

Кто-то подслушивал, как я рыдал,
видимо от Ангела, то был заказ.
Внезапно меня инфаркт атаковал,
я пережил волнение сильных фаз,
когда невиданная такая красота,
как страшное начало этих фраз,
где восхищаясь, мы терпим это за
то, что уничтожает, презирая нас.
Каждый ангел ничего о том не знает,
я пытаюсь понять кому же это нужно.
Ангелы, люди и животные понимают,
мы беззащитны и нам всё это чуждо.
С нами остаются деревья на склоне,
которые ежедневно видим и снова,
улица вчерашнего дня на этом лоне
и клятва, порочное наше слово.
Она осталась и потому не ушла,
только ночью ветер свободно гуляет.
Ведь в наших лицах надежда жива