Иван Гусаров - КИЧЛАГ

Столыпин тоже пьет чифир,
Он этапу очень рад,
На вахте дремлет конвоир,
Обнял служивый автомат.

У нас пошла по кругу пойка,
Чифир глотают без нажима,
Ждет размеренная двойка,
Зона строгого режима.

Белеет ниточка вольфрама,
Как ни старайся – не задуть,
От кичмана и до храма
Нелегким будет путь.

Свидетель правильно ласит,
Фемиде гонит сказки,
Два петра статья гласит,
Надо думать об отмазке.

Народу – целый коллектив,
Родня – для чувства локтя,
Прокурор увидел рецидив,
Влил немало дегтя.

Опер выступил из МУРа,
По полной грузит тоже,
Подельник мой – Фигура,
Сидит и строит рожи.

Один за всех отмазку пру,
Смазал важные детали,
Обвиненья все не по нутру,
На трешник за день наболтали.

Сказал бы бюргер «швах»,
Но впрягся адвокат мой смело:
«Подзащитный мой не при делах,
Шьют ему позорно дело».

Конфуз вышел по ходу прений,
Терпила – песенный фонарщик,
Он не знал глубокой фени,
На меня кричит тюремщик.

По делу прекратились прения,
Терпиле нечего сказать,
Москвич в пятом поколении,
Просит примерно наказать.

Судья захлопнул том,
Ему на доску наши рожи,
Каким огреет он кнутом –
Узнаем на часик позже.

Глаз натянули на задницу,
Всем надо видеть лесть,
Евреем он был по отцу,
Моисеем представили здесь.

На сцене смеялся, печалился,
Сыграл и спел все, что мог,
На зоне, вроде, не чалился,
За лавровый бился венок.

Писал относительно мягко,
Боялся убойного ринга,
В бок кольнула булавка,
Но только не острая финка.

Жалел распятого Христа, –
Тянут страдальца на Мессию,
Не закрывал на работе рта,
Спасал от нечисти Россию.

По понятиям он ссучился,
Записан в редкие страдальцы,
А он с похмелья мучился,
В рот засовывая пальцы.

На манекен натянут пальто,
Поставят по паркам, аллеям,
В России ты – никто,
Если не родился евреем.

Себя скоблил полгода,
Уперся в основателя Петруху,
Много было разного народа,
Русским надо быть по духу.

Растратил безвольно силу,
Остался в душе полукровкой,
Не вытянул русскую жилу,
Хоть извивался веревкой.

Я скоро приеду, мама,
Молодой, свободный, довольный,
Звон колокольный из храма –
Праздник великий, престольный.

Поставлю за здравие свечку,
Бог мне один судья,
Посижу один на крылечке,
Мне чужая досталась статья.

Фарисеи твердят о законах,
Большие чины и сошки,
Полно невиновных на зоне
Хлебают из лагерной плошки.

В камерах тесных и душных
Дают мордобоя уроки,
Страна слепых, равнодушных
В большом погрязнет пороке.

Не «с Богом» кричат, а «к черту»,
Сатанеет вся вертикаль,
Создали такую когорту,
Что льет на закон фекаль.

Я вернулся из лагеря, мама,
Прошел мандраж и испуг,
Буду двигаться прямо,
Порочный отбеливать круг.

Правду не любят законы,
Токуют кругом глухари,
Мундиры не держат иконы,
Готовь на крайняк сухари.

Плотно придется молиться,
Богу нельзя попенять,
Чтобы в двери ломиться
Честь свою отстоять.

«Есенина видели пьяным», –
Ползет шепоток, шурша,
Не был Сережа бакланом,
В просторы рвалась душа.

Доставляли, бывало, в участок,
В скандалах погряз, кутеже,
К криминалу не был причастен,
Не замечен был в грабеже.

Кабацкая пелась Москва,
Было что-то в нем напускное,
Шумела в дубравах листва,
Сердце болело весною.

Талантливый Божий раб,
Он мало писал про Ленина,
Поэтом сисястых баб
Прозвали Сергея Есенина.

Не дал ему город крова,
Бульдожьей не было хватки.
«Околела в деревне корова»
Запишет намедни в тетрадке.

Родину честно славил,
Она тебе будет сниться,
Ты б добровольно ее не оставил,
Страну березового ситца.

Город разбойник и вор,
Совесть его не гложет,
Зачитали тебе приговор
Продажные красные рожи.