Елена Федорова - Вверх по Меконгу (сборник)

Повинуясь какой-то странной силе, юноша обнял Луизу и закружил в танце.

– Мне кажется, я знаю вас тысячу лет, – проговорила она. – Вас зовут Джованни?

– Джованни третий, – улыбнулся он.

– Почему третий?

– Потому что были еще Джованни второй и Джованни первый, – ответил он, повернув голову к окну Луизы, где пенились алые кружева, а за ними… Ему показалось, что Луиза наблюдает за ними из-за занавески. Ее тень отражалась в оконном стекле. Ее тень! У него перехватило дыхание, захотелось крикнуть:

– Почему вы прячетесь? Спускайтесь скорее. Это ваш танец, это с вами я должен кружиться на булыжной мостовой.

Но мелькнула новая мысль:

– Там, за шторами вовсе не тень Луизы. Это тень от большой вазы, в которую я тогда воткнул желтые розы. Пятьдесят роз. Нет – сорок восемь, потому что две я безжалостно сломал, представляя, что расправляюсь с Джованни первым и Джованни вторым. Тогда я испытал облегчение. Сегодня – стыд. Бедные розы. Они были невиновны в том, что происходило с нами. В том, что происходит в мире людей, виноваты сами люди. Виноваты своей невнимательностью ко всему происходящему. Своим безразличием и вечным человеческим: «после нас хоть потоп!»

Потоп – исчезновение под тяжестью лет. Но потоп это еще и пот – испарина от осознания того, что потом все оп-пять повторится. Кто-то закрутит спираль, создаст замысловатые рисунки, пиктограммы судеб. А кто-то решит наложить их друг на друга и увидит, что весь замысловатый рисунок ни что иное, как круг. Круг – круговорот, цикличность всего сущего на земле.

– Удивительно, вы – Джованни третий, а я – Луиза вторая, – ворвался в его мысли звонкий голосок девушки, о существовании которой он забыл. Забыл, потому что думал о другой Луизе, о единственной Луизе… И даже не о ней, а о своих чувствах, которые возникли в его душе, когда она обняла его, когда растворилась в нем, чтобы быть всегда. Быть даже вне земного бытия. Быть вечностью, дыханием вечности, воздухом.

– Дыши, дыши, дыши…

– Я дышу. Дышу вами…

– Сегодня маленький аккордеонист сыграл без помарок! Прикажете вас целовать? – девушка хитро улыбнулась и выжидательно посмотрела на Джованни.

– Прикажу… танцевать, – сказал он и, повернувшись к мальчику, воскликнул:

– Маэстро, цыганский танец!

Мальчик кивнул, пропел: «Слушаю-с» и заиграл громко-громко.

Мелодия взлетела вверх, закружилась над покатыми крышами, рассыпалась бисером по булыжной мостовой и нырнула в бирюзовое море, чтобы потом белой пеной выплеснуться на другом берегу. Чтобы через сто лет там, на другом берегу, он и она встретились, не подозревая, что эта встреча предопределена судьбой…

«И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа. Потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут одна плоть». [27]

Он увидел ее у ручья и замер. В лунном свете все ее тело светилось белизной. От этой сияющей белизны невозможно было отвести взгляд. Он весь превратился в зрение. Все остальные чувства стали не нужны. А были ли они? – мелькнула мысль и исчезла, не дождавшись ответа. Сейчас главным было – созерцать. Созерцание – зрение возведенное в превосходную степень, дающее возможность видеть невидимое, позволяющее проникать в тайны. Тончайшая пелена человеческой незрячести спала с его глаз. Он прозрел. Прозрел совершенно. Мир предстал перед ним в ином виде. Краски, которые прежде были невидимыми, стали четкими и яркими, завладели его сознанием.

– Как же я жил, не видя всего этого? – подумалось с досадой. – Я же был слепцом.

– Слепец не тот, кто не видит свет, а тот, кто видит мир в черном цвете, – проговорила она, набрав в ладони серебряной воды. Вода в ее ладонях засветилась и полилась сквозь пальцы радужными струями.

– Кто вы? – поинтересовался он, испугавшись своего надтреснутого голоса.

– Я – лесная фея, – ответила она и звонко рассмеялась.

– Фея, фея, фея, я, – зазвенело колокольчиками эхо.

– Фе-я, – повторил он, восторженно глядя на ее светящееся тело, на рассыпанные по плечам серебряные волосы.