Керим Волковыский - Лиственница

Нас дом пустой отпустит восвояси,
Весна назначит влажные прогулки.
По улицам, оттаявшим и гулким,
По воздуху, и дальше – без препятствий.
По темноте, до света, вдоль деревьев,
Когда, стараясь, тени не касаться,
Мы ни за что не станем разбираться
В тревоге юной и в надежде древней.
Когда в пределах зыблемого храма
Мы, не сказав бессмысленного слова,
Лишь разобьём чугунную основу —
Стыда щемящего и шёпотного срама.
И так могло бы долго продолжаться —
До петухов, и до Страстной, и дале…
Когда бы мы не ведали, не знали,
Что нам за всё придётся расквитаться.
Что нам за всё придётся расплатиться
Всей кровью красной и всей кровью синей.
Так гибнет цвет, лишённый чётких линий.
И вот поэтому нам должно возвращаться…

Мы ночью вылетим в окошко,
при этом чуть не поперхнувшись
от радости и возбужденья;
а у меня к тому же уши
засветятся, как две редиски.
«Эй Вы, оденьтесь потеплее!» —
нам снизу закричит прохожий,
гуляющий зачем-то ночью
и проявляющий заботу,
не там, не к тем, и не по делу…
пусть попадает под трамвай.
А мы уже летим над Нилом,
как мандельштамовские пчёлки,
И говорим бог весть о чём…

Я никогда не смогу больше обманывать, или говорить неправду.
Тем более не сумею вылепить из пластилина спелую грушу.
Уверен, что никогда не отыщу Китайскую стену в славном городе Красномосковске.
Помню только, что летом сюда приезжал чилийский писатель Хосе Доноссо.
Лето давно кончилось, а новое ещё не наступило.
У Пети Новогиреева в саду чернеют шикарные липы.
Ах, Москва, ты и впрямь замечательный город!
По всей земле идёт перекличка
твоих трамвайных звоночков.

Я знаю, где растёт крапива!
И мы отправимся в поход
По улице такой счастливой,
А может быть, наоборот.
За поворотом сразу речка,
И лес, и облако, и луг.
Сплошь пастернаковские свечки
И мандельштамовский испуг.
Сплошь запахов столпотворенье
И птиц бесценный пересвист,
Как будто всё пришло в движенье,
А небо чуточку косит.
Своим чудесным белым платьем
Ты привлекаешь мошкару.
И нет чудеснее занятья,
Чем злить прохладою жару.
Что ж, восстановим ход событий,
Пока не разыгралась тьма,
Пока не в силах позабыть я
Игру и шалости ума.
Пока я не нашёл Жар-птицы
То злополучное перо,
Что дуракам счастливым снится,
И от которого светло.
Пока папашу-графомана
И графомана-сорванца
Ждёт земляничная поляна,
Не открываясь до конца.

Нас ветер вынесет к Дунаю,
Нам просигналит пароход,
Когда к его стальному краю
Волна нас ласково прибьёт.
Мы поприветствуем команду,
Ступив торжественно на борт,
И сразу всё пойдёт как надо,
А может быть, наоборот.
Сбегутся чудеса из сказок,
Доселе незнакомых нам,
Без надоедливых подсказок
Путь обозначит капитан.
Ты скажешь: «Я хочу колечко»,
Прикажешь: «Подари коня».
Я полюблю твоё наречье,
И Бог помилует меня.
Но всё произойдёт нескоро,
Хотя должно случиться вдруг.
О, лишь бы лезвием укора
Ты мой не повредила слух.
Осталось потерпеть немного
И чёрный холод переждать,
И русской слякоти в дорогу
Кулак надменно показать.

Я уже собирался уехать,
или куда-то уйти (впрочем, это не важно),
когда взгляд мой упал на красную розу.
И это был глубокий полдень,
пустынный дом,
голубое небо.
Как полюбил я марта
белый снег и синее небо;
холод на окраине дня
и жаркое солнце полдня…
красную розу в чистом стакане
и смущённый шорох людей: их нету!
Таинство мира, мудрость Бога —
всё сосредоточилось вдруг
в этом пустынном полдне…
О слёзы на глазах!
Так, печально ликую, оттого, что
тебя нет,
и ты есть,
и это всё вместе
тебе незаметный подарок.

Я опускаю фразы кончиками в воду.
И они стоят себе, слегка покачиваясь.
Тяжёлые белые хризантемы
в белой фарфоровой вазе.

Наверное, и впрямь
что-то необыкновенное приключилось,
Если сырым, стылым мартом
распускаются повсюду ромашки.
Сыплет снег, нечего есть,
на лицах и улицах – копоть.
А тут, нате вам, – цветы,
да ещё какие!

В этой вазе хранился нектар.
В этом доме творилась любовь.
В чистых стёклах теснился пожар.
Выкипала ненужная кровь.
На какой ни взгляни здесь предмет,
На какой ни нацелься наряд,
Только тронь – обжигающий свет
Всё зальёт… но не зря говорят,
Что весна и разлука – в родстве,
Что покой – это юность конца.
Слышишь – зной пробудился в листве,
И надежда сбегает с лица.