Керим Волковыский - Лиственница

Я к тебе подбираюсь тайком,
Словно в детстве – затеяли в прятки:
Отыскать, опознать, а потом,
Что есть духу нестись без оглядки.
Что есть мочи – о, лишь бы успеть.
Для чего? Это тайна азарта.
А уже приготовилась смерть,
Выбирая себе кандидата.
Нам пока неизвестно о том —
Сколько дня впереди – столько жизни,
И пространство – высокий наш дом,
И любовь наша – верность отчизне.
О, спартанский рожок Кузьмина,
Виноградное солнце Верлена.
Нам всем прошлым богатством дана
В руки тяжесть сладчайшего плена.
Время что – карамелька во рту,
Сводит скулы прохладная мята.
Но в его заповедном саду
Навсегда сохранилась та дата —
Нашей встречи. Песчаный обрыв.
Дальше солнце и море, а выше —
Только то, что едва ощутив,
Никогда и нигде не услышишь.
Расстояние жжётся, как дым —
Оттого неясны очертанья.
Уж не знаю, наверно, шестым
Чувством чую восторг узнаванья,
Обретенья, надежды, труда,
Новой веры и нового смысла. …
И простор говорлив, как вода,
И звезда над простором повисла.

Слышу любимого голос и знаю —
Он где-то сейчас обо мне вспоминает.
Неправда.
Такая беда пролегла между нами —
Как пропасть.
Вовеки её не осилить,
Как ни старайся.
И всё же слышу, слышу
Любимого голос.
О боже мой! Где ты?
А в небе глубоком облачко тихо пасётся.
Как странно.

Я не увижу слов,
которые ты мне скажешь.
Меня не коснётся речи твоей
солёное причитанье.
Я сойду с ума,
так и не дождавшись твоей улыбки…
Но, как и тысячу лет тому,
ведут к морю коней ахейские мужи,
И тела их пахнут солнцем, мускусом и потом.
Ах, если б эти горы не поросли лесом!
слабеет разум.

Я разговаривал с кем-то —
не помню, с кем точно.
Как вдруг его увидал,
в отдаленье стоящим.
О Менелай!
Муж, пастухом уязвлённый,
Вновь я с тобою плыву
к берегам белокаменной Трои.

Март неба моего – окраина души.
Снега чернеют, пухнут, стынут, мчатся.
Вот-вот всё сызнова должно начаться.
А дни так окаянно хороши.
Незамутнённый возникает звук.
Вскипает воздух в синеве стакана.
Господне имя – алчущая рана,
И не могу – захватывает дух.
Вот так мой ангел и моя судьба,
Моя погибель и моё спасенье —
Так и живём, моей души изба, —
Вместилище безмерного мгновенья.

За что мне это? На пороге страха,
В колодках стужи,
В окоёме зла
Такое счастье выпало с размаху.
А жизнь его осилить не смогла.

Non temer amato bene,
Звук воскрес, и жизнь пропала.
А ему и горя мало —
Знай себе шумит на сцене.
Знай себе живёт беспечно:
Вор, лгунишка, подмастерье,
Чьим-то облечён доверьем,
Чьей-то милостью отмечен.
Что любовь – вода из ранки,
Голубого голубее.
Только взгляд слегка алеет
В темпе нежной перебранки.
Кто-то пробует вмешаться:
Ба, дружище, стоит, право…
Всем нам сладок вкус отравы,
Всем нам хочется казаться,
Всем нам суждено влюбиться
В след звезды зеленоглазой,
Вдаль уехать. Возвратиться.
Это – времени проказы,
Это – жизни пересмешки
Или астма проживанья:
Белка щёлкает орешки,
Пушкин радует сознанье.
Ночь течёт. Вода и ковшик.
Уж поют «Христос воскресе».
Звёзды гаснут в поднебесье,
И слепой глядит в окошко.

О, апрель мой! Моё холодное детство!
Зелёное небо и звезда предвечерняя.
Так много счастья, что некуда деться,
И жизни так много – но всё лишь наверное.
Ничего не ведаю ни о себе, ни о товарищах.
Улицы пустеют – и я властелин окраин,
Радостный, безудержный, всепрощающий,
Или этой ночью я безнадёжно отравлен…
…
Сейчас пора умирать, и октябрь, и не хватает света.
И слепыми глазами вижу так мало, а то и того хуже.
Правда, синевой твоего взгляда душа согрета,
И путь означен. Только он всё уже… уже…

Так мы пишем, так пляшем, так ждём,
Так зовём, так себе отвечаем.
Так, гуляя под звёздным дождём,
След от следа в воде отличаем.
Так сидим вечера напролёт,
Так друг друга чудесно лелеем,
Так молчим, угадав наперёд,
Те слова, что сказать не сумеем.
Ну а ночь – холодней черноты,
Луч надежды – всё тоньше и тоньше,
Но уверенный взгляд с высоты
Устремил наш невидимый Кормчий.
И пускай пробегают века,
И пускай плесневеет отвага,
Лишь бы только писала рука
И перу подчинялась бумага.
Лишь бы только трёхцветный мой стих,
Словно пламя весёлое, вскинул,
Лишь бы только, волнение скрыв,
Дух воскресший меня не покинул.
Всё другое придёт и уйдёт.
Жизнь и Смерть – как собака и кошка,
Ну их… слышишь, как дивно поёт
Чей-то голос, усталый немножко.