Керим Волковыский - Лиственница

Сколь быстро убывает день.
Так лист сухой, огнём объятый,
Горит, но запах горьковатый
Таится в воздухе весь день.
А в сумерках глубоких тень
По-над землёй бесшумно мчится.
Что это? Облако иль птица
Отбрасывает эту тень.
Раздумье возбуждает лень.
Я долго жду, когда же месяц
Свой рог мне на окно подвесит,
Но выглянуть в окошко – лень.
Всё разом сгинуло меж тем
Во тьме чернильной и печальной.
Ночная темнота хрустальна,
Но столь надёжна вместе с тем.

Настаивается тишина на чём?..
на тик-таканье часов,
на голосе мальчишечьем трубы
(и солнышку – медяшку за труды) —
смешливое сплетенье голосов…
Я жизнью пожертвовать готов
за песенку, что миг всего живёт,
но дарит радостью —
а большего не надо,
да горсткой тёмного сухого винограда
облагодетельствовать приоткрытый рот.
Мелодия, как кисточка, живёт —
Сухого пыльного слепого винограда.
И для меня мученье и отрада,
В пространстве вечереющего сада
Искать тропинку, что к тебе ведёт.

Насыплет полную корзиночку зима.
В лесу тропинка – белое на белом,
на белом-белом и пушистом – вьётся,
аукайся, никто не отзовётся,
и тихо-тихо. В тёплых шубах ёлки.
Чу! брызнул след бесстыжей белки.
Что белка – ты прошла в своей дублёнке,
упрямо с каждым шагом хорошея.
Я оступаюсь, падаю, смелею,
глаз, рвущихся вослед, поднять не смею,
в сугроб ныряю, прячусь, как умею,
и не дышу… А похоть сводит рот.
Во мне хорёк безумия живёт.
Ах, нет зубастей и коварней зверя.

Тёмно-синее небо ночью.
Чуть клубятся облака.
Звёзд колючие комочки
В мутной струйке молока.
Вот и вышел я на дорогу,
Холодно… и ни следа.
Видно, путь обратный к Богу
Мне заказан навсегда.

Оглянулся назад – пустота.
А вперёд и взглянуть не решаюсь.
Высоко надо мною звезда,
Под которой я молча скитаюсь.
Жизнь бессмысленна. Гибнет цветок.
В пошлой истине – детская прелесть.
И солёной слезы уголёк
Разбавляет строфы неумелость.
Но пока ночь сменяется днём,
Солнце всходит и снова садится,
Воздух пахнет землёй и дождём,
Кровь тихонько по жилам струится…
Пусть огромна беда, словно бык,
Красноглаза, косит без разбора.
Буду помнить лишь сладостный миг
Моего золотого позора.

И вдруг, когда коснулась ночь
Моей души, уставшей звать на помощь,
И вдохновенье побежало прочь,
Как Золушка, отстукивая полночь.
Я услыхал тот незабвенный звук,
Незамутнённый, дивный, сокровенный.
Лишь на мгновенье он обжёг мне слух,
Но приоткрыл окраины вселенной.
И, всё забыв, я всё узнал опять.
И на губах затрепетало слово:
В чужих одеждах, стёртое, как знать.
Как блудный сын… Ну я не знаю… Снова.

Но когда чудеса в решете
раздаются с подарками, даром!
Но когда через солнце в глаза
опускается день в декабре!
И когда замерзает слеза —
на щеке,
а река протекает.
Начинается праздник души —
голубая пушистая ель.
Я хочу этот солнечный мир
научиться торжественно славить,
потому что так мало теперь
мне осталось, мне нужно опять.
Только, Боже, пойми и услышь,
и надежду дайте мне, люди,
что я буду для вас говорить.
Танцевать. Удивляться. И петь.
Начинается день в декабре —
толстостенным мохнатым узором
и грядёт напролом, напрямик:
через солнце,
мороз
В декабре…

День подкрашен слезой акварельной,
Ночь чернее, чем банка чернил.
И обидеть тебя недоверьем
Мне не хватит ни духу, ни сил.
За рекой тяжелеют сугробы,
Недовольно топорщится лес,
Но, упрямый и крутолобый,
Путь мой рвётся в сиянье небес.
Чем отметить такое смешенье
Обстоятельств, свидетельств и дат,
Пастернаком моё увлеченье,
Или просто всё сыплю подряд?
Всё чужое возьму без оглядки,
Всё своё разбазарю внаём,
Лишь бы с небом, играющим в прятки,
Мне остаться навеки вдвоём