Керим Волковыский - Лиственница

Хочу говорить только простые слова,
Хочу жить один
и ни с кем не знаться.
А потом ещё куда-нибудь уехать,
Так, чтоб было лето,
и я мог спокойно гулять по дороге.
Неподалёку располагается лес.
Близится вечер; и совсем не жарко.
Но пока я иду,
на потемневшем небе проступает месяц,
и я нехотя поворачиваю обратно.

Охотник день-деньской. Длинноты – чудеса.
Но всё же палочка моя волшебная:
Щербинка. Солнышко. Прослушанная тишь.

Слово скажешь, и хочется спать.
Шорох уличный, вспыхнув, затих.
К поперечной прохладе приник
Мальчик. Мальчик моей наилюбимой мечты.

И я помню просторную степь
В летнем окошке моего тела.
Так уж случилось, что я очень разросся,
И вот удивлённо вслушиваюсь:
Там, в бескрайних просторах,
шелестит ковыль
темнеет воздух,
шелковистые гривы ветер колышет —
идут кобылицы.

Я иногда люблю короткую строку;
Всегда обожаю длинную, неправдоподобно длинную, и ещё длинней.
А нормальная средняя строка – мне попросту никогда не удавалась.

Тревога, иволга, трава —
тропинка тройственного узнаванья.
Найди себе любимые слова,
говори их едва-едва,
словно какое-то чудесное заклинанье.
Ведь чем запутанней повествованья нить,
тем оно таинственнее и нежнее…
и если кто-то там станет бубнить,
дескать, в смысл сокровенный он не проник, —
то о таком никто и не пожалеет.
Я сам ужасно мучаюсь строкой:
«ядовитая прелесть прошедших времён»,
но для моих стихов этот размер уже чужой;
скорее захлебнусь одиночества ржавою водой,
но не хочу совсем никаких перемен.

Смотрящийся со стороны.
Оплывающие зеркала темны.
Всё та же мелодия моей вины
Под небом пасмурной страны.
Но окончанием зимы —
Воздушный змей. И путь размыт.
Весна нежностью мутит умы,
А страх отброшен и позабыт.
И хоть мы рождены впотьмах,
Не мешало бы выглянуть на свет,
Где в серебристых, островерхих тополях
Уже хозяйничает тёплый ветер.
Где чёрный, промокший на холоде урюк
Вдруг взял, да и выбросил цветочков горсть,
А строгое соседство снежных гор
Нам утром приоткрылось вдруг.
Где детский разноцветный гам
Воздушным змеем на верёвочке живёт,
И когда дождик глиняный идёт
Небо плоское так и льнёт к домам.
Смотрящийся со стороны…
Последний скрежетнул трамвай.
Собак не утихает громкий лай,
Солёными слезами глаза полны…

Источник тёмной красоты —
Внимающие мне два зрачка;
Я словно прикоснулся невзначай
Небесной и округлой пустоты.
Или в самом небе утонул:
Не переставая, дрожит ласточка моего языка.
Ступенька тучи страшно высока,
А в воздухе разлит какой-то смутный гул.
Неправда! Всё лишь тщетные мечты.
Куда ни кинься —
Страх встречает у ворот.
Рыданием свело опухший рот.
Но почему же умирать тогда не хочешь ты?
Пространство солнечного луча —
Мне служит утешением от невзгод,
А ночью мотыльков слепой полёт,
Да вербы за окном оплывшая свеча.
Христос воскресе!
Ах, правда, ведь воскрес Христос.
Для поцелуя всякая подставляется щека.
В моей руке на мгновенье задержалась твоя рука,
И удивленье язычком пламени к небу поднялось.

И от того, как я тебя люблю,
Мне кажется, мой пульс – синица.
И вот мне снится торжествующий сон,
И ожог по всей руке
всё горячеет.
О господи!
Что?
Что?
Не слышу…

Сладковатый привкус лицемерья
Я, размечтавшись, задеваю твою ладонь.
То и дело дождь; октябрь; воронье время.
Но никак что-то не погаснет в небе огонь.
И берёза фиолетовая вечереет.
О, берега облачных горизонтальных пустынь.
Мы ходим почти что семимильными шагами,
Но всё ещё не погаснет в небе огонь.

Не плачется больше – слеза,
как льдинка, висит на щеке,
но танец моей прогулки
бессмысленен… и чудес…
Вот ведь слова не договорю,
а брошусь к тебе волчком.
Эх, да что там ещё говорить:
наша жизнь – нарисованный смех.