Керим Волковыский - Лиственница

От одиночества не спрячусь.
Что делать – вовсе не придумаю.
Живу, как Богом мне назначено:
Беспечно, но благоразумно.
Затягиваюсь сигареткой.
В душе надеюсь на удачу.
И сам с собой, как птица в клетке,
О чём-то радостно судачу.

То ли будет в декабре.
Шаг задумчив и чудесен.
В снежной крошке воздух весел,
Лёд таится в серебре.
Пелось утром. Шум в лесу.
След свежей, чем вспышки белки.
Снег слепит. Глаза, как щёлки,
Мнится – не перенесу.
Перенёс. Напротив снег
С ветки сорвался смолистой.
Глухотой отмечен выстрел,
Грузный выстрел снегом в снег.
Но к волнению ресниц
В мелкой суете воздушной
Все остались равнодушны,
Мальчик, вдруг замёрзнув, сник.
Что за мальчик? Снежный вздор,
Сосен рыжие проделки,
Сплошь колючие иголки,
Бестолковый разговор.
О, хитреющий двойник,
Пересохшей палки-ёлки
И обманной белой белки
Неумелый ученик.

Память моя умерла.
Больно царапает рот
Острый осколок стекла.
Кровь по губе течёт.
Не загустела пока,
Капельку крови слизну
Кончиком языка
И проглочу слюну.
Боже, но как же так?
Рыбка в мутной воде,
Мой путеводный знак,
Исчезла, и быть беде.
Кто-то сюда идёт
По дырочкам потолка.
Что-то произойдёт,
Знаю наверняка.
А может, неясный страх —
Всего лишь мелкий испуг.
И рыбка бьётся в руках —
Жалобный влажный звук.
А что, если переплыв
Этот бездонный день,
Я выживу, полюбив
Мою смешную болезнь.
Тише, быстрей на дно,
В тонкую мякоть сна.
Кто-то чужой давно
Подслушивает у окна.

Тяжёлое расплывчатое солнце.
Чужое слово – камешек во рту,
Воздушную тревожит немоту.
А день – густой, невероятно сонный.
И если я случайно не усну,
Ленивый пережёвывая полдень,
То мне, наверное, удастся вспомнить
С тобой не проведённую весну.

Тёмная важная ласка:
В глубинке осени тихой
Происходит тёплое утро,
Сладкая убылка на устах.
Ах, улыбка! Ну, сонный, глубый,
И людей войлочная прослойка…
Тсс… ты помнишь, как сегодня ночью —
Один? И молоточки фортепьяно.

То не случайная ошибка —
Ведь что ни скажешь – ошибёшься.
Так почему ж всю ночь боишься:
А вдруг отыщется лазейка?

Небеет, светло-серый днится,
И вся зелёная страна
В мои вливается глаза —
Kрылом махающая птица.

Ласковый голод
Злую страну съест.
Красное солнце
Горький проглотит дым.
Только и радости
В вечернем озере дум
Едва услыхать
Чей-то беспечный свист.

Ранка замерзающего неба розовей,
чем самая студёная синь.
На лице у перепуганного мальчишки
губ распускающихся вспыхивает багряный куст.
Чем длиннее строка, тем дышать мне легче,
тем мой голос звучит ровней,
Тем сильнее я тебя помню. И так крепко люблю.

Я пробую спасти оставшееся,
не тронутое жизнью время.
И всё ищу себе пристанище,
как будто Бог мне не дал имени.
Как роза – небо остывающее;
пути к спасению неведомы;
Мои любимые – всякие люди, друзья, товарищи…
Я даже не смею спросить себя, где же вы?

Словно из холодной глубины
Выбираюсь из прозрачной тени,
Обступившей дом или растенье,
Влажным полукругом тишины.
Я сушусь у солнечной стены.
В голубом неясном отдаленье
Звуков золотистые сплетенья,
Как побеги гибкие, нежны.
Переулков ласковые сны,
Светлая безлюдность освещенья
Придают случайному движенью
Прелесть и степенность старины.
Тёмные дворы опоены
Застоялым воздухом забвенья.
И в своём глухом оцепененье
Прошлому торжественно верны.
«Здесь дома на слом обречены», —
В близоруком щурюсь сожаленье,
Но в спокойной ясности прозренья
Брызги слов – лишь капельки слюны.
В ожиданье смерти и весны
Я коплю целебные мгновенья,
Долгие бесцельные круженья
В переулках милой старины.