Керим Волковыский - Лиственница

Я родился в Москве в 1947 году, на Малой Бронной, но был вывезен в трёхмесячном возрасте во Львов, где и прожил до 54-го года: отцу было предложено место в университете, а мне досталось 7 лет барского по советским меркам детства. Сливочная пенка воспоминаний: игры с польско-украинскими сверстниками на горе Подзамче, французская группа, прогулки в неумолчном от пения птиц Стрийском парке, балетная группа при театре, где кудрявый карапуз вытанцовывает краковяк; никакого тебе совдеповского садика, никакой Мотовилихи, никакой угрюмой жилистой реки. Холецистит – первое слово, выученное в городе Молотове. Б… – второе. Пухлый ребёнок затыкает пальцами уши, сторонится угловатых матерящихся подростков; он – лучше, он – избранный, он – белая косточка. Те мстят ему, не принимают в свои игры, издеваются, пару раз бьют в подворотне. Бьют то ли жида, то ли татарина, а может, просто бьют: чуют в Кериме нечто опасное, чужое. Не добили.

Первый друг по дому – Саша Сандлер, тоже изгой. Пятиэтажная уродина профессорского дома. Комсомольский проспект широкой линейкой первых после сталинских новостроек врезается в недовольную сонь деревянных развалюх; рядом парк, этакий уральский Летний сад. Близко, везде – лес; далеко, таинственно – большая река; по реке плывёт пароход и даёт сильный гудок. Холодно, сыро, ветер. Саша и Керим ходят за грибами, приносят мятые сыроежки и усаживаются играть в шахматы. Папа-профессор на секундочку отрывается от своих лекций и едет с детьми кататься на лыжах: посёлок Южный, Вышка. Летом – купание в пруду, зимой – строительство снежных замков. Керим подпевает дурным голосом румяной девке-домработнице из Лысьвы: «Огней так много золотых на улицах Саратова» и швыряет в неё снежком. Руки без варежек, в цыпках. Первый сексуальный взрыв. А утром – в школу. По проезжей части дороги – чтобы не подслушивали – бормочет, воет, мычит свои бесформенные стихи. Невысоко стоит бирюзовое, или нет – непередаваемого света небо с последней утренней звездой, бодрый холодок, и слезы радости мёрзнут на толстых щеках.

1963 год. Возвращаясь в Пермь, на обратном пути с Северного Кавказа, семья остановилась на пару дней у друзей отца в Москве. Возвращались почти из Пятигорска, из Ессентуков (но Машук, разумеется, обойдён не был), почему-то в апреле. Провинциальный отпрыск захотел представить свои вирши Андрею Вознесенскому. Его не оказалось в столице, и выбор будущего «мальчика из Перми» пал на очень популярную поэтессу.

Первый страх преодолён, приглашение прийти получено по телефону, и вот уже остриженный под машинку, упитанный мальчик давит потным пальцем звонок, стоя перед входом в «роскошную» квартиру в писательском доме по ул. Черняховского; дверь открывает мрачный Юрий Маркович Нагибин: «Белла, к тебе».

Дальше все просто: предложенный кофе выпит, американская сигарета нерешительно отклонена – мальчик пока не курит; плохие стихи прочитаны («за что туман упал на город»), их незрелость отмечена (о!) и далее найдена дипломатическая формулировка: не помню точно, то ли была похвалена тонкая эмоциональность и нервность, то ли нервная тонкость и эмоциональность… Но главное не в стихах, наш мальчик, как говорится, пропал – он влюбился по уши. Или решил, что влюбился.

Следует карнавал мелких событий, многочисленные замазюканные чернилами письма летают из Перми в Москву, со стихами («ненавижу так десятилетье, мне тебя не давшее любить») и без; в школе на переменке, на уроке и после идут нескончаемые обсуждения с другом Геной и подругой Миррой, что, как и почему. Мы встречаем нашего озябшего подростка на улице, он топчется возле почтового отделения, пряча лицо в заячью шапку – боится, заметят, пока он тут поджидает давно заказанный междугородний разговор:

– Телефон в Москве?

– 15164… (дальше забыл).

– Сколько минут будете говорить?

– Три.

– Кого позвать?

– Кто подойдёт.

– Семьдесят пять копеек.

Глубокий вздох и прыжок в холодную воду:

– Здрастебеллаэтокерим.

– Ахкеримздравствуйтекаквыпоживаете?

– Яхорошоавыбелламоеписьмо?

– ДаполучилачтовыпишетекеримяникомунеотвечаюбудетевМосквезаходите.

– Ясобираюсьпоступать.

– Звонитеяобязательнонапишу.

Может, было наговорено более того, но – ТРИ МИНУТЫ проходят быстро.

– Почему, интересно, этот 14-летний мудак не звонил из дóму? Непостижимо.

– Фу, какой грубый и нетактичный.