Керим Волковыский - Лиственница

В ноябре короче дни,
Спи, Мариночка, усни.
Гаснут дальние огни,
Дети спят, и ты засни,
Дети спят глубоким сном,
Их оберегает дом,
Дом, в котором мы живём,
Старый лиственничный дом.
Где-то шум и города.
Люди ходят кто куда,
Не ложатся никогда —
Это тяжкая беда.
Где-то шум – а здесь покой;
Лес склонился над рекой,
Звёзды водят хоровод,
В небе облачко плывёт.
Свет в окошке запотел,
И в шкафу сверчок запел,
Ставень скрипнул о придел,
Видно, ангел пролетел.
Спи, Марина. В эти дни
Бог вершит дела свои,
Всё уходит на покой,
Пахнет снегом и зимой.

Засрал!
закакал друзей
знакомых
несуществующих родственников
электронную почту
затопил говном весь город,
как Пантагрюэль,
который, затопив Париж своей ссакой,
затянул гульфик,
и пока люди фыркали и отдувались
и никак не могли понять причины
такого зловонного наводненья,
принялся хохотать и пердеть себе в поднебесье,
Но вернёмся к нашему засранцу.
Как случилось,
что такая лапочка, красавчик
подающий надежды поэт,
ублажатель немолодых дам
в буклях, в мехах,
с вставными челюстями,
с отчествами,
с «просим на чашечку чая»,
превратился в такого говнюка…
И ведь не только старухи,
а и другие, вполне порядочные люди, от него страдали
до тех пор, пока посоветовавшись, не решили – Хватит!
долго терпели мы этого
растлителя отношений
каннибала дружбы
убийцу желания помочь ближнему (в разумных пределах).
пора убрать его
удалить
изолировать (от общества)
посадить в клетку.
и прикрыть эту клетку шерстяным одеялом.
пусть он там помолчит в духоте-темноте.
пусть помучается
пусть попереживает.
Сказали – сделали и ушли.

Кого интересует переводчик,
если поэт – (сам по себе) уже и есть переводчик Бога.
Если Борхес и Лорка —
всего лишь два полюса
на острие одного и того же звука.
Говорят, что Гомер ослеп
оттого что он больше не хотел плакать.
Он-то и петь больше не хотел:
ему бы сидеть молча
да перебирать (в темноте)
невидимые струны.

Кто пишет стихи? – дети,
Влюблённые и старики.
Бабушки на завалинке
Уже не пишут стихи.
Хотя сегодня и бабушка
На короткой ноге с компьютером
Вон одна пропорхнула, такая, —
А ей под семьдесят лет.
Вернёмся к стихам, я думаю,
Они нам жить помогают.
Они придают значенье
Важным для нас вещам.
Ещё стихи помогают
Не приходить в отчаянье,
И если не пишут их бабушки,
То пишут вовсю старики.
Старикам тяжело приходится
В дни поголовного равенства.
Давайте ж из чувства ответственности.
Хотя бы послушаем их.
И снова к стихам – я думаю
Что мы мало их ценим.
А некоторые люди даже
Относят их к пустякам,
Что уж совсем неправильно:
Помните, как на войне
Нам стихи по душе пришлись…
Вернёмся к стихам – я думаю
Поэты пишут стихи,
И в основном от этого
Нам удаётся жить.
При этом трудно ответить
На вопрос сколько же требуется
Поэтов. То их много, то мало.
А то вдруг их нету совсем.

Я люблю Москву в сентябре
а Цюрих в июле
когда в городе цветут липы
и от запаха цветов во рту сладко.
Я люблю Петербург в ноябре,
а Ташкент тоже в июле
когда перехватывает дух
и от жары заикается сердце.
Я выбираюсь из оврага,
исколотый шиповником, весь в репее
пятьдесят лет тому назад
по пути от Чорсу
к пыльному Бешагачу.
Я люблю жить
весной!
Зимой!
Летом!
Я люблю осень.
Я сижу на террасе где-нибудь, в Равелло
и лениво смотрю в даль, перебирая мысли.
Думаю то о Софи Лорен,
то о незадачливой судьбе императора Адриана:
оба здесь жили, у моря.
Я – еврейский мальчик в Нью Йорке,
Чистильщик ботинок. Сотне гоев
Я штиблеты сегодня надраил.
Вытираю пот тыльной стороной ладони (со лба)
собираю манатки:
Вечер! Жизнь прекрасна!
Жизнь дарует нам радость!
Я – властелин мира!

Отталкиваюсь обеими руками
от верхушки ореха.
отталкиваюсь от рыжей горы
от крыш деревянных домов,
разбросанных там и сям по долине;
улетаю глазами в небо
на поиск —
облака
пушинки
нирваны
кто я?
улитка без дома?
мучная бабочка
в фиолетовом мареве пахучей лаванды?
толстый червяк в куске чернозёма?
навоза оплеуха
на сковородке дороги?
…
иду себе, переваливаясь с ноги на ногу,
и бодаюсь с небом.