Керим Волковыский - Лиственница

Есть стихи для бумаги.
Есть – для голоса.
Только их напечатать
Не удалось ещё.
Ни в журнале ни в книге,
Ни в форме граффити
Голосу тесно в одежде,
Он хочет выйти.
Пробежаться по клавишам
Звёздного леса,
Повыть с волками
На тающий месяц.
С ручьём потягаться,
По камням попрыгать
И вдруг исчезнуть —
Сорвавшись с обрыва
А утром проснуться,
С толпою слиться.
Пойти к заутренней
За всех помолиться
Заразить всех жизнью
Под личиной песни
То один пою я —
То поем вместе
Есть стихи для голоса.
Есть для бумаги.
Сколько их не печатай
им будет мало.
Хоть в журнале хоть в книжке
Хоть в школьной тетрадке
Пиши и печатай
В любом порядке.
Этот стих любит
Кувырканье строчек
Каркас рисунка
И игру в кости.
Его занимают
Таинственность смысла
Витиеватый почерк
И ход мысли
А людская масса
Его пугает
Он один умный
И сам это знает.
…
Есть стихи, для голоса,
И для бумаги
Только найти их…
Не хватает ума мне.
Так и живу между
Наковальней и молотом:
То голос рисую я,
То рисую голосом.

Пока жила,
Перед домом росла,
Никому не мешала,
В небо стволом двойным убегала,
Кому могла – помогала.
Время было.
Иголками, сучьями сухими сорила,
С птахами большим и малыми дружбу водила,
Белку старую шишками кормила,
С соседской сосной тоже дружила.
Разве мало?
Дом от дурного глаза охраняла,
Тенью всех нас своей прикрывала (от солнца),
Ласковой веткой в окно залезала,
А как-то утром сказку мне рассказала.
На ветру пела.
От непогоды защищалась, как умела,
И нас защищала.
Жить хотела.
Облетала к зиме, весной (опять) зеленела…
Вот и всё.
Лиственница пропала,
Долго жить приказала.
Срубили eё и делов мало.
…
От лишнего света темно стало.

Лиственницу срубили.
На дрова распилили.
Соседи дрова поделили.
Посмеялись, поговорили.
Косточки тем, кого не было, перемыли.
Порадовались, что светлее стало,
Что иголками сверху сыпать перестало.
И по домам разбежались люди:
Теперь им зимою теплее будет.

Я вернулся домой. Светло.
Я вернулся, а дома нет.
Лиственницы нет. Дом есть.
Пригорок теперь стоит пустой.
Все собрались и ждут,
Что же он скажет нам.
Он – это я. Кто все – не знаю, —
Птицы?
Белка?
Огородный плетень?
Закрыл лицо и к двери бегу.
Трус!
Трус!
Трус!
– Дятел в стену стучит.
Он будил меня по утрам,
По стволу выстукивал утро.
Что мне ему сказать?
По лестнице поднимусь – спущусь.
Что-то ищу.
Всё на месте:
Чашки в буфете,
Книжки на полке,
Подушки в стенном шкафу.
По комнате туда-сюда хожу.
В окно посмотреть боюсь.
Кто её срубил?
Как она умерла?
Куда её увезли?
Сумасшедший дятел опять стучит,
Или это в голове у меня стучит?
Или чирикают снегири:
Выходи!
Выходи!
Выходи!
Посмотри, что ты наделал.
Что?
Дерево срубили, которое нам приют и пищу давало,
От людей чужих оберегало,
От палящего солнца прикрывало…
От шума и суеты спасало.
Что!..
Стоят горы по ту сторону долины
И смотрят на меня, запорошённые снегом.
Молча.

Она хотела дом задушить своими корнями, – мне говорят.
Она хотела всех обнять и в небо унести, – я говорю.
Да что после драки руками махать.
Лиственницы не воскресить. Айда гулять!
Вернёмся – посадим айву.

В комнате шум и шорох – что?
Залетела синица в раскрытое окно,
Мечется, бьётся у потолка,
Но выхода не находит никак.
По столу на кухне прыгают воробьи,
Клюют крошки и дерутся они;
Зяблик ложечкой чайной дребезжит,
Пить просит или просто глядит.
И сороки-воровки тут как тут,
В буфет забрались и посуду бьют.
Протираю глаза – откуда их столько?
По ковру важно гуляет сойка.
За ней скачут резвые грачи.
Синиц не одна, а уже целых три,
И ещё летят. Затеяли склоку.
Меня они не боятся нисколько.
Понемногу во мне раздраженье растёт:
Ночь на дворе, а тут этот слёт.
Не слёт, голубчик, – суд идёт.
Птичий народ собрался и ждёт,
Пока судья обвиненье прочтёт,
Точнее прокаркает – ворону ждут,
Как появится – сразу начнут.
Вот ворона прилетела.
На высокую лампу села.
Всех по очереди оглядела.
Очки нацепила,
Тишины у присутствующих попросила.
И вмиг прекратился шум и гам,
Притихли птицы по своим углам.
Холодком пахнуло мне по спине,
Чувствую: не сдобровать мне.
Один дятел на моей стороне,
Но что он умеет – стучать по стене?
Не лучше ль признаться в чужой вине?
Присяжные – кто? Шустрые стрижи,
Поди попробуй им докажи,
Что ты просто так себе жил,
Когда мог – пел,
Когда хотел – грешил,
А не то плясал себе, как умел.
Что не ты лиственницу
Убить велел.
Каркает ворона
До хрипоты,
Одобрением полнятся
Птичьи ряды…
Две моих вины
Тянут на дно,
Никто не поможет,
Никто не спасёт.
Утро. Выводят меня силком
И перед домом сажают на холм.
Здесь раньше лиственница росла,
А теперь только ветер. Такие дела.
В воздухе стало от пернатых темно,
Галдят и носятся, а мне всё равно.
Где-то они соловья нашли,
На почётное место его привели.
Пусть всё решает соловей —
Он мудрая пташка, ему видней.
Пощебетали.
Поскрипели, поворковали,
Покаркали, повздыхали,
Почирикали, посвистели
Всем народом птичьим
что-то спели.
Не успел оглянуться —
… до костей раздели.
Приговор привели в исполненье
И улетели.