Лев Халиф - ЦДЛ

– Ничего, доставим в лучшем виде. Возвращайтесь – Родина слышит, Родина знает, Родина в вас, дорогой, души не чает. И вообще хотя и сама нуждается, но всем необходимым обеспечит.

– …А с другой стороны, – все еще воротил нос Гудя, – как же можно носить брюки от «Гуччи» и рубашки от «Фиоруччи» и прочие деликатесы одежды от «Роберты ди Камерино» – посреди всеобщей голозадости своих сограждан? Да тут совесть сожрет тебя вместе с сыром «Стилтон», «Реми Мартеном», устрицами, лобстерами, картошечкой-маш и с черно-красной икрой, этим символом черной совести и красного стыда, когда люди еще в состоянии покраснеть. А также с брюками от «Гуччи», рубашками от «Фиоруччи», вместе с обувью от «Гарри Бендела» и прочими новинками сезона от «Роберты ди Камерино». Нет, уж лучше жить за железным вашим забором с не менее железным вашим запором и ничего этого не видеть.

И он выгнал уговорщиков вон и на все их последующие посулы решительно говорил: «У нас, буржуев, собственная гордость. На советских смотрим свысока».

– Это раньше я в безликой толпе орал до боли в ушах «Служу Советскому Союзу!» и про себя добавлял: как собака, – и вымирал себе дальше. Теперь профессор Егудаил Егудаилович Эскимосов (надо будет подобрать себе приличное и благородное английское имя с несложной транскрипцией), – говорил он о себе в третьем лице, – принадлежит только республиканской партии и ее демократическому правительству и готов встать на защиту своего нового, горячо любимого капиталистического отечества от всех на него посягающих, а посягать на него желающих много. Вон, к примеру, – показал он на шумливую группку, сплошь одетую в бабьи платки. Мы как раз шли мимо Организации Объединенных Наций, где вечно кто-нибудь толпится. В данном случае это были арабы-палестинцы, из тех, кто живет в палатках под Москвой, а сюда приезжает повзрывать немного, после «петуха» пуская слезу с высокой трибуны Дворца Наций, кстати невероятно расплодившихся. – О, нефть – черная сперма арабов! – неподдельно возмущался Гудя. – Государственные мужи Запада заигрывают, кокетничают, млеют при одном только упоминании о ней. Стонут при одном лишь запахе ее, как разыгрывающие страсть красотки. Помнишь, у Отелло: «Раз в Алеппо в чалме злой турок бил венецианца и поносил Республику. Схватил за горло я обрезанного пса и поразил его вот так!..» И так выразительно полоснул себя по горлу, что я закричал и, помнится, меня тогда вывели из театра, так убедительно показал Отелло, как режут негодяев. Сколько можно поносить Республику? Нет, что ни говори, а пример защиты человеческого достоинства здесь налицо. И вообще, наглость, она безгранична, как демократия. Смотришь – тихая гнида, а наглости – хоть отбавляй. И где она только у него помещается? Сам в чем душа, еле на ладан дышит, а все туда же – грабить беззастенчиво, и не себе подобных, а таких стеснительных, как я…

– А что, собственно, произошло? – спрашиваю. – Тебя что, уже ограбили?

– Понимаешь, прихожу в респектабельное бюро (по крайней мере, так на вывеске у них написано) – хочу получить свои деньги, оставленные в залог, а мне говорят: «И нам надо что-то зарабатывать» – и присваивают их на моих глазах, предварительно взяв у меня квиток, удостоверяющий, что я оставлял свои деньги именно здесь. Поначалу я даже опешил. И это в такой великой стране, так болезненно реагирующей на несправедливость…

– А потом?

– А потом схватил за горло я обрезанного пса и чуть кадык ему через его бессовестный глаз не выдавил…

Горяч, как Отелло, – про себя я отметил. Вот тебе и северная и давно вымирающая (или, наверно, уже вымершая) народность.

– Они, видите ли, возмущены, что мне не понравилась предложенная ими квартира-халупа с ценою в дворец.

– A-а, реал-э стейт [14], – разочарованно говорю, – я-то думал, тебя действительно грабанули в приличном месте, испугался, что и там стали так грубо работать. Это, правда, не значит, что ты не должен и там быть всегда начеку, ибо деньги не пахнут. А жаль. Если бы они хоть как-нибудь пахли, попадая в руки того или иного их добывателя, мгновенно перенимая его запах, – все было бы гораздо проще, спокойней и безопасней, а главное – понятней. Ладно – монеты, а бумажки должны быть лакмусовые. Скажем, пахнут наши зелененькие потом из всех своих пор, и ты уже знаешь – работяга. А если еще и соль выступает – значит, стахановец, истинно герой капиталистического труда. И наоборот, чуть пахнут – филонщик, считающий, что работа не самое главное в жизни. Типографской краской – наборщик, журналист или даже писатель. Краской – маляр или даже сам художник (чья цифра будет, конечно, меньше малярской). Чьим-то кровообращением – тоже понятно – хирург или бандит. Дерьмом – ростовщик или ассенизатор (этот обязательно с примесью одеколона). Без одеколона, но с дезодорантом – политик. Дешевыми духами – тоже проститутка. То есть я хочу сказать, что деньги могли бы стать как бы подтверждением профессии, своеобразной визитной карточкой, а также путеводителем по таким дебрям, как труд-капитал-потребитель – сразу видно, каков труд, откуда капитал и что за гусь – потребитель. Даже степень их износа должна говорить о доброте или жадности того или иного их обладателя. Например, накопления должны пахнуть плесенью и паутиной, разумеется, банки будут всячески искоренять свой паучий запах. Но даже в самом солидном, и респектабельном, и впечатляющем своим убранством банке – именно и должны пахнуть деньги, как бы их ни отмывали. Правда, нам попытаются заложить нос и, вполне вероятно, устроят какую-нибудь эпидемию бубонного насморка, но, я думаю, деньги будут так вонять, что мы и без носа услышим. Даже самые толстостенные сейфы едва ли скроют убийственный и тошнотворный их запах, а миллионеры, так те вообще будут на стену лезть, проклиная свое обоняние, и просить, чтоб им заложили нос бетоном, а то слишком хорошо устроились: видите ли, деньги не пахнут. Нет уж, получите в оскалы, господа, еще как пахнут, даже малая толика их в кармане и то смердит, а уж если их много – да тут и в рот застрелиться можно, я, конечно, имею в виду очень чувствительного человека, к тому же порядочного. Сколько, кого, когда и чего погублено из-за денег – тоже должно на них хоть как-то отображаться (Интерпол, конечно, знает, но делает вид, что только догадывается), особенно продажа секретов государственной важности и вообще продажа родины. Здесь родина настолько привыкла к продаже, что даже уже не наказывает своих продавцов, а если и наказывает, то не строго, можно сказать, по головке гладит. Это на нашей бывшей несчастного Пеньковского, кстати самого продуктивного шпиона нашего века, головой в топку засунули, хотя и был приговорен к расстрелу. А то смотри какая идиллия – портреты румяных президентов, великих художников или просто красота родных пейзажей, не купюры, а просто Лувр с Эрмитажем, такие они на вид красивые! Нет, очень и очень жаль, что деньги официально не пахнут, хотя и шибают в нос. Лично я всегда очень быстро от них избавлялся, да они у меня и не слишком водились. Просто мы стесняемся еще одевать противогазы, но с удовольствием надеваем респираторы, даже когда нет никакого гриппа, когда идем их изредка получать. Иногда посмотришь на ассигнацию в руках на вид вполне достойного гражданина, а его как сдуло – весь как есть в нее ушел, никак не желая с ней расстаться. Так и пойдет по рукам, пока вконец не разменяют ее, проклятую. Так должна же она им хотя бы пахнуть?! Но брысь, мечты! – деньги обязательно со временем станут виртуальными. В самый последний момент, как всегда, спасутся, сволочи. Я надеюсь, этот инцидент не поколебал твоего высокого мнения о Соединенных Штатах? Я полагаю, это не повредило твоему поклонению им?