Дмитрий Пригов - Монады

Десятки смуглых узловатых мужчин, одетых в длиннополые одежды, проносили его мимо девочки на огромных расписных носилках. Он восседал в громадном пурпурном кресле, бородатый, волосатый, со страшными красными руками, готовыми схватить любого, подвернувшегося ему в данный момент.

Девочка прижималась к няньке.

Сопровождающие львы и чудища продирались сквозь толпу, касаясь, обжигая и почти отбрасывая в сторону собравшихся. Музыканты и танцоры заходились в своих безумных плясках и звуках.

Но одна фигура особенно поразила девочку. Ей стало невыносимо страшно. Жутко. Это был расположенный на самых запятках длиннющих носилок крохотный белоснежный кудрявый агнец, язык которого огромными клещами тащили два черных волосатых демона. Ой, ой, бедный агнец! Он что-то там солгал невинно, обманул кого-то. Оговорился. Оговорил себя. И вот теперь ему не было ни прощения, ни спасения! Да, да, лучше никого и никогда не обманывать! Да, так будет лучше.

И тут прямо перед лицом девочки возникала устрашающая голова дракона, украшенная рогами и двумя огромными, вспыхивающими под ослепительным солнцем фарфоровыми глазами. Ярко-красная приоткрытая пасть была усеяна нескончаемыми рядами сверкающих и покляцивающих зубов. Некий род костяного клюва, вырываясь прямо изо лба чудища, дико покачивался впереди, грозя проткнуть любого, осмелившегося бы приблизиться на расстояние вытянутой руки.

Девочка отпрянула. Но назад пути не было – со всех сторон ее с нянькой подпирала стена столпившихся зевак. Дракон не отходил от нее. Видимо, как и всех остальных обитателей Срединного и Небесного Царств, его привлекала, прямо-таки притягивала магнитом золотоволосая голова девочки. Она и провоцировала, она и была спасением.

Рептилеобразное гигантское тело дракона извивалось далеко, насколько мог видеть глаз, вдоль улицы и исчезало в полупрозрачном облаке пыли. Цимбалы, гонги и барабаны наполняли окрестности нестерпимым громом. Казалось, воздух, как мешок с арахисом, был туго набит отдельными, не сливающимися в единую гармонию, толстыми звуками. Но и был легок одновременно.

Голова дракона то припадала к земле, то вздымалась к небесам. В этот момент девочка различала под ней беспрестанно переступающие, мелькающие босые смуглые ноги танцора. В отдалении рядом с драконом шел как бы непричастный всему этому безумию высокий человек с большой зеленоватой рыбиной, которая время от времени впивалась в дракона, кусала и отскакивала. Легкие пузырьки вырывались из тяжелого туловища, шутливо взбирались по нагретому воздуху и исчезали в блеклой голубизне. Дракон стремительно озирался. Человек с рыбиной никак не реагировал на это. Дракон снова припадал к ногам девочки.

Бесчисленные босые ноги танцоров мелькали под телом чудища, вздымая мелкие столбики пыли. Тонкое белесое марево застилало все видение, придавая ему вид ирреальной, но притом и хорошо просматриваемой картины.

Огромное шествие в рассеивающемся пыльном окружении завершали медленно движущиеся нескончаемые ряды разнородно одетых людей. В руках у всех были маленькие бумажные разноцветные пропеллеры. Под порывами ветра они дружно вздрагивали и с ровным жужжанием огромного шмеля начинали стремительно вращаться, так что каждый из них превращался в некий светящийся полупрозрачный ореол. Нимб. Море нимбов. Ветер стихал. Пропеллеры замирали и снова обретали очертания крохотных свастик. И снова кружились с бешеной скоростью. И снова стихали.

Процессия исчезала.

Все опять приходило в свое неорганизованное, хаотическое, беспорядочное движение.

Нянька обхватывала голову девочки, и обе замирали в ужасе, стараясь быть поближе к взрывающимся хлопушкам и безумным барабанам, хоть они и были весьма пугающи. Но все-таки не настолько, как эти, обступающие со всех сторон чудища, драконы, звери и особенно страшные безобразные, невидимые, но явственно ощущаемые духи и демоны. Чур, чур их!

Начало следующего года хоть в какой-то мере было гарантировано. Обещало их весьма недалекое и недолгое отлучение от человеческого жилья.

Было ли в моей жизни что-либо сравнимое с вышеописанным? Стараюсь вспомнить. Вспоминаю.

Единственно возникают в памяти медленно проплывающие по сумрачному, постепенно темнеющему до полнейшей черноты небу мрачно-серебристые крестики самолетов. И следом – невообразимый грохот и обвал всего живого, хрупко стоящего на этой сотрясающейся земле, словно уносящегося, вернее, возносимого остаточной своей жизненной силой вверх, к небесам, в виде прямых лучей прожекторов, пересекающихся где-то там, в неопределимой глубине бездонного чернеющего пространства.