Дмитрий Пригов - Монады

Ну, понятно – картины времен давней, мало уж кем и припоминаемой войны, столь счастливо миновавшей девочку и ее семейство. Коснувшейся их лишь, если можно так выразиться, своей декоративной частью. То есть некой сменой декорации окружающей жизненной рутины.

Естественно, для местного же населения это все обернулось неимоверными страданиями и неисчислимыми жертвами. Если припомнить тот же Шанхай в день японского вступления в город. Обезумевшие толпы китайцев и тех же самых европейцев под пулями безнаказанных захватчиков бросились в порт – единственный путь спасения! – давя друг друга и сметая все на своем пути. А сзади надвигался на них мерный топот трех вступающих в город с разных сторон японских воинских колонн и рокот танков, подминающих под свои безжалостные металлические туловища мелких людишек, редкие машины и хлипкие домишки. Да, вот так.

Но девочка, ее родители и все их окружение здесь, на севере, жили как бы параллельной, мало соприкасающейся с местными коренными обитателями жизнью. Такое бывает.

Солнце вспыхивало на самом кончике длинного плоского японского штыка. Он высоко возносился над головой часового, намертво застывшего у входа на территорию иностранных концессий. Из-за левого его плеча, медленно покачиваясь, восходила, как огромное желтое солнце его далекой родины, округлая голова какого-то странного человекоподобного существа. Затем и полностью объявлялись страшенное лицо и массивная фигура местного духа благоденствия и процветания. Вернее, не местного, а того, дальнего, прибывшего вместе с солдатом из удаленных отсюда краев его постоянного обитания. Хотя нет, нет, скорее всего, и местного. Здесь ведь все дело-то происходит. Это его территория. Так ведь, могут возразить, и тамошние способны сопровождать победительных своих куда угодно, обживая в свою пользу чужие отобранные и завоеванные территории. В общем, неопытным взглядом не различить. Солдат же ни единой черточкой лица не подавал знака к подобному различению.

Жестокая выразительность гримасы нисколько не соответствовала обыденности функций, исполняемых этим духом добропорядочности и умиротворения. Ну, понятно, несоответствие обнаруживалось только для непривыкших и не разбиравшихся в том европейцев, зане отторгающих всяческую эмоционально выразительную визуальную преизбыточность в зону злодейства или дьявольских проявлений. А для солдата, да и для местных, так сказать, аборигенных обитателей – все правильно. В порядке вещей.

Постояв, покачавшись, построив чудные гримасы, дух взглядывал направо и обнаруживал там такого же другого, серьезного и насупленного. Эдакий неожидаемый визави неведомых занятий и обязанностей. Или ожидаемый, даже обязательный в своей компенсаторной функции. Не совсем понятно? Ну, местным-то все вполне ясно в этой, навязанной, так сказать, сверху и свыше обязательности их взаимного присутствия. Неотменяемости. Примем это просто как факт.

Возникало некоторое напряжение явного противостояния, никоим образом не отражавшееся на бронзовом недрогнувшем лице солдата. Посторонние с тревогой следили необычайную картину почти театрально-драматургического конфликта. Невозмутимый взгляд солдата по-прежнему был направлен куда-то вдаль, ровно перед собой. Прохожие старались не попадать в поле его зрения.

Левый вскидывался, неосторожным движением задевал высоко возвышавшееся острие штыка и бесшумно лопался. Как воздушный шарик. Покачавшись, словно в сомнении, без видимых на то причин, медленно исчезал и его оппонент. Ну, это для нас невидимых. А так-то, для знающих – все видимо и прозрачно насквозь.

Часовой по-прежнему стоял, неподвижно и легко улыбаясь.

Девочка замирала. И тут она обнаруживала у самых ног солдата полупрозрачного алебастрового ощерившегося львенка. Вернее, не львенка, а именно что льва. Но столь малого размера, что различить его могла только девочка. Вроде бы его до того не было. Не было и после. Он образовался, как бы кристаллизовался бесшумным итогом бесшумного же противостояния духов. Выпал как капля. Скорее всего он был вовсе и не алебастровый? А какой же? Да кто же может просчитать и определить подобное в подобных неординарных обстоятельствах.

Весь покрытый всевозможными завитушками, он выглядел не устрашающе, а как-то даже благодушно. Он был союзником девочки. Она незаметно благодарно кивнула ему. Он отвечал ей. Застывший японец глядел вдаль поверх всего.