Дмитрий Пригов - Москва

Конечно, я понимаю, что в подобное трудно поверить. Да я и сам не верил. Мне рассказывали, я верил. Но потом я все-таки не верил. Гораздо позднее мне как-то на улице показали одного подобного. Он действительно шел весьма странным способом и выглядел мертвецки белым. Приблизившись, я почуял ужасающий спиртовой запах – он был просто пьян. Но мне объяснили, что по нынешним временам открыто появляться подобным существам весьма небезопасно, посему они для маскировки принимают различные обличья – то пьяных, то больных, то местных сумасшедших. Что же, вполне возможно. Чтобы обнаружить их истинное лицо, надо следить за ними достаточно длительное время. Для этой цели организовано специальное подразделение в структуре КГБ. Оглядевшись, мы заметили нескольких как бы незаинтересованных молодых людей в штатском, медленно, неотступно следовавших за нашим персонажем. Они подошли к нам:

– Вы что тут делаете?

– Просто мимо проходили.

– Вот и проходите. Проходите себе мимо, – говорили они, подозрительно наклоняя свои лица к нашим, внимательно всматриваясь в глаза, что-то определяя по ним.

– Проходите. Быстро проходите, – и поспешили за подозрительным. Последовать за ними и проследить финал этого события мы не решились.

Особенная активность данного подразделения проявилась во времена Михаила Сергеевича Горбачева и Егора Кузьмича Лигачева – были такие. Очевидно, проделав немалую аналитическую и оперативную работу, секретные службы пришли к определенным выводам. Агенты хватали людей на улице прямо пачками. В основном все субъекты притворялись, косили под пьяных – от них разило спиртным, они почти не стояли на ногах, небритые лица были многажды разбиваемы от бесчисленных падений и соприкосновений с жестким асфальтом. Да, плохо было пьяным в те времена. Дабы усложнить нечисти возможность мимикрировать под пьяных, резко повысили цены на спиртное, сократили время и места его продажи. Я никогда не пил и с некоторым отстраненным удовольствием следил за всем подобным.

Ну, да ладно. Я совсем не о том. Я, собственно, о деревянном доме моей бабушки. В свое время он целиком принадлежал их семейству. Ее отец был из немецких инженеров, призванных в дореволюционную Россию еще до Первой мировой войны способствовать подъему русской национальной промышленности. Потом во время и после революции многажды обысканный в поисках якобы запрятанных драгоценностей и золота, перекроенный дом заселили различным народом, половину которого составляли бывшие члены безумно разросшегося семейства. Мой дальний родственник, рыжий, достаточно наглый мальчик, не произносивший ни одной согласной, кричал с нашего общего двора на второй этаж своему, полностью покоренному им дедушке:

– Еуа, ай оаы! – что значило: «Дедушка, дай колбасы!»

– Сейчас, миленький, – отвечал дребезжащий голос.

– И ее ее а ооеое! – что значило: «И еще денег на мороженое!»

– Сейчас, миленький, – уже глухо, чуть слышно звучал голос дедушки, на подкашивающихся ногах еле-еле поспешавшего вниз по крутой, обтрепанной деревянной лестнице.

Или вдруг раздавался снизу крик: «Еуа, ея оиою!» – что означало: «Дедушка, меня обижают!»

И опять дедушка спешил вниз, объявляясь вдруг страшный, широченный, огромный, безумно чисто выбритый. Он высился надо всем, покачиваясь на длинных ногах, обутых в ярко начищенные сапоги, своим немыслимым видом наводя страх на местных хулиганов.

Так вот, стоял яркий солнечный день. Мы шли, пробираясь сквозь толпу постдемонстрантных шумных нарядных людей. Мы поминутно теряли друг друга среди пространства, сплошь заполненного плотными телесами. Попросту теряя направление, уходили черт-те куда. В неожиданно разрядившемся промежутке я вдруг обнаруживал себя на площади перед церковью. Под ярким солнцем она сияла золотыми куполами. Сквозь темное сгущение нищих и попрошаек, хватающих меня за белые рукава матросочки, оставляющих на ней отвратительные пятна, вырываясь из их отвратительной ужасающей хватки, я прорывался обратно в толпу праздничных людей. Я терялся окончательно. Отец останавливался и уже где-то далеко с высоты своего роста выглядывал в толпе нас с сестрой. Мы же невозможно отставали, утыкаясь в чьи-то животы и ноги, как бы не соединенные с головами, парившими, плывшими где-то там, в непроглядной высоте. Нас, как мелких щекочущих зверьков, не замечали, не удостаивали внимания, но только машинальным движением отмахивающихся рук решительно и незлобно отстраняли с пути. Сестра моя с неожиданной яростью целеустремленного плотно-литого существа прокладывала путь, поминутно останавливаясь, высовывая смуглое лицо из-за густых телесных стволов. Меня, ослабевшего, безвольного, постоянно сносило вбок, к проезжей части. Я уже окончательно выбился из сил. Сестра, с той же яростью врезаясь в чужие телеса головой, отпихивая, чуть ли не кусая, прорывалась назад ко мне, хватала за руку крепкой хваткой и волокла за собой по причудливо проделываемому ею проходу. Наконец неведомо откуда вынырнувший отец выхватил нас из толпы и водрузил меня себе на шею. Наконец-то! Господи! Я окончательно размяк.