Дмитрий Пригов - Монстры

– Тут я принес тебе. Бумаги разные. Сохрани где-нибудь. А то, знаешь, я с Федотом Федотычем: – Снова шумно, как-то даже показательно и демонстративно отхлебнул из кружки и вздохнул. Выпрямился. Лицо его приняло благостное выражение. Мелкие капли пота покрыли огромный выпуклый лоб. Тыльной стороной ладони обтер его и через голову стянул старый толстый неопределенного цвета свитер, оказавшись под ним в такого же цвета, качества и состояния рубашке. Снова вытер лоб. – Заховай куда-нибудь. Я оставлю, ладно? Если, конечно, не возражаешь. – А как тут возразишь? Он протянул мне небольшой раздутый потертый портфельчик, уже не запирающийся на свой маленький, прямо-таки игрушечно-детский проржавевший замочек и посему по-простому перетянутый облохматившейся бечевкой. Я, не заглядывая (а зачем?), отложил его в сторону, быстро про себя просчитывая, куда отнести – в какой «холодильник»? Отправить ли на дачу или передать по цепочке другим, уж и вовсе удаленным от всего этого и ничего не ведающим знакомым. Конечно, это значило в какой-то мере подвести их, подставить.

Приятель повеселел. В полнейшем одиночестве выпил, так как я принципиально не пью и никогда не пил никакого алкоголя, нашедшиеся у меня, кем-то не доконченные, полбутылки водки и разговорился. Сочным, авторским языком мастеровитого писателя-сибиряка, чуть-чуть заикаясь, он поведал историю, только что приключившуюся с ним в метро. Естественно, стиль и колорит его рассказа я передать не в силах за давностью лет, слабостью памяти да и словесной малоталантливостью. Передаю смысл:

– Я уж перепугался, – начал он с лукаво изображаемым испугом. – Ну, думаю, тотальная слежка изощренных пинкертонов нашего советского периода российской истории. Сижу, как раз к Академической подъезжаю. Рядом со мной такой невидный мужичонка, попахивающий легкоузнаваемым диковатым спертым запашком с преобладанием чесночной составляющей. Ну, попахивает и попахивает. Что мне, впервой, что ли? И сам, бывало, попахивал, прости Господи, – он полуискренне перекрестился. – И вдруг он ко мне оборачивается: – Вы, небось, писатель? – Отчего же это? – Да вид у вас такой интеллигентный.

Я искоса взглянул на приятеля – ну, вид у него не то чтобы неинтеллигентный, но все же некий своеобразный.

– Писатель, – уже утвердительно произнес он. – Я совета хочу спросить. Я написал роман, а моя жена с любовником своим, бухгалтером из таксопарка, украли его, – и так, понимаешь, проникновенно смотрит на меня. Шум в метро. Ничего толком не расслышать. Он вонючий наклоняется прямо к моему лицу и кричит: – Я им спешно должен перекрыть каналы передачи. Хотел бы переслать рукопись на хранение. Куда я должен обратиться? – Откуда я знаю. Никакой я не писатель. – Да? – засомневался романист. – Что-то я вам не верю. Все вы такие. – Тут как раз Беляево. Я выскочил прямо в закрывающуюся дверь. А он, прижавшись носом к окну, долго и подозрительно смотрит мне вослед. Не понимаю, то ли у них там такая невозможно изящная, иезуитская прямо, тонкая комбинация. То ли просто совершенно божественный идиот попался? Не пойму. – Приятель заговорщицки наклонился прямо к моему уху, хотя на кухне нас было только двое. Однако он конечно же был прав, прав. Осторожность никогда не помешает. Но все гораздо сложнее. Прямо немыслимая барочная прихотливость какая-то. Чушь какая-то. У меня в конторе, где я значусь на государственной службе, всякие людишки работают. – Сделал паузу, выдохнул мягкий водочный дух и заранее улыбнулся моей возможной, и даже вполне вероятной предстоящей недоверчивости. – Так вот, приходит ко мне наш бухгалтер, костистый такой, как исчадие ада, и говорит: – Женя, вы известнейший литератор, прочтите, пожалуйста, мой роман, – а он всего месяц как перешел к нам из таксопарка. Протягивает мне этот самый портфельчик: – Прочитайте, пожалуйста. Только никому не давайте. Это очень опасно. Вы, Женя, даже не можете себе представить, до чего опасно, – и смотрит так выразительно. – Некоторые охотятся за ним! – шепчет прямо-таки злодейски. Понимаешь, некоторые охотятся! За романом! – и Цыган заливисто рассмеялся. – Кто же это? – спрашиваю. – Да некоторые, возомнившие, что они написали этот мой роман и что я у них мой собственный роман выкрал. Просто уголовники какие-то. Или того хуже, сами понимаете, кто, – и делает многозначительную мину. Ужас. И смех. – Вы знаете, я человек неженатый. Так по жизни случилось. Были, конечно, варианты, но всякий раз все оборачивалось простой корыстью. Сами знаете, какое это дело – быть писателем. Понятно, трудное, но и завидное. Любой пожелал бы, да не всем дано. Правда, немногие это понимают. – А я тут при чем? – я уже начал уставать и раздражаться. Он это почувствовал, но с упорством пропагандиста продолжал: – Потерпите, потерпите. Сейчас самое важное будет. У меня сложные и интересные отношения с одной знакомой замужней дамой. В общем, понимаете. С соседкой по лестничной площадке. – И начинает излагать чудовищно-банальную историю. – Понятно. – Нет, вам непонятно! Абсолютно ничего не понятно! Не притворяйтесь! – вдруг неожиданно так осерчал на меня. Весь покраснел, руки костистые сжал, лицо кровью налилось. Как бы кондрашка не хватила. Забыл про свою конспирацию и орет на все помещение: – Не притворяйтесь, как эти жалкие люди! Вы ничего не понимаете! – Что это вы на меня кричите? На меня не надо кричать. – Извините, Женя. Я просто с детстванервный. Я довоенного рождения. Голод там, понимаете, отсутствие витаминов, родительского внимания и все подобное. Но я хочу заметить, Женя, главное, ее муж очень опасный человек. Он из органов. Он в специальном отделе по работе с литераторами. А бухгалтером притворяется. Говорит, что вот он такой холодный и выдержанный, потому что бухгалтер. А холодный он и жестокий, Женя, совсем не потому, что бухгалтер. Вы сами понимаете, почему. – Я уж окончательно запутался во всех этих бухгалтерах и их любовницах. – Жестокий он, Женя, потому что из жестоких и безжалостных органов. А бухгалтеры, кстати, очень даже эмоциональны и тонко воспринимают жизнь, вроде меня. Вы уж извините, можете верить, а можете нет, знакомая говорила, он поминал и ваше имя. Он ведь работает с литераторами. Так вот, он охотится за моей рукописью. В романе я излагаю события и привожу некоторые данные, которые не всем приятны и желательны. Я описываю некий реально существовавший проект по преображению людей посредством буквального истязания их. У них специальный монастырь на то отряжен был. – И смотрит на меня так многозначительно. – Так что подержите мою рукопись, пока я ее обратно не спрошу. – Бросает этот портфельчик на мой стол и убегает. А что мне остается? Такой расклад. А тут еще у Федота Федотыча все замели, – заключил приятель.