Дмитрий Пригов - Монстры

Хотелось прямо выскочить из раскаленного железа через удушающий, узкий и не пропускающий наружу ворот. Всадники заметались внутри своей жесткой, запершей их скорлупе непроминаемого стального яйца-оболочки. У многих были заметны инстинктивные, почти петушиные поворачивания непомерно удлинившихся шей. Иван Петрович пристально и усмиряюще обернулся на них. Вроде бы отлегло. Успокоилось. Но тут лошадь, стоявшая напротив черного глубокого разреза в холме, при новом порыве обжигающего дуновения рухнула на землю, всей своей тяжестью придавив тяжелого и неповоротливого всадника. Она нелепо дергалась, пока не подбежали стоявшие на достаточном удалении оруженосцы, человек пять-семь, и общими усилиями не оттащили в сторону обмякший круп уже бездыханного животного, мгновенно покрывшегося пористой пеной и прямо на глазах запекающейся коркой почти вскипающего верхнего слоя грубой кожи и крупными кристаллизующимися столбиками соли из многочисленных капель остывающего пота. Высвободили рыцаря. Кони пятясь отступили метра на два. Снова замерли под твердой рукой всадников. Ждали. Терпение было на пределе.

Один из спутников наклонился к Ивану Петровичу:

– Надо ждать!

– Да куда уж, Семеон!

Под забралом не было видно ни выражения лица, ни блеска глаз, ни шевеления губ. Голоса звучали измененными до неузнаваемости, что даже прислушивающиеся на близком расстоянии ничего не могли бы разобрать. Разве только странное металлическое гудение, как ветра в пустом помещении.

В это время холм снова содрогнулся, и в отверстие высунулось нечто огромное, многочленистое, блестящее. Лошади отпрянули назад, хрипя, натянув повода, воротя в сторону головы с расширенными глазами, раскидывая узорчатую пену и оседая на задние ноги.

– Надо терпеть, – прошелестел всадник, оборачиваясь на замок, поднимая вверх руку, обращенную к рыцарям и так надолго безмолвно замирая.

Вот и понимай их.

Данное Предуведомление, судя по заглавию, буквам обозначения и непосредственному своему назначению, должно бы, естественно, появиться в самом начале до всякого возможного последующего повествования. Так и было задумано. Так и мыслилось поначалу. Но нахлынувшие дела, заботы, тревоги! Интриги врагов!

Настойчивые просьбы друзей: В общем, рукопись отодвинулась, задвинулась в долгий ящик.

Сразу, чтобы никого не интриговать и не вводить в заблуждение, спешу заявить, что сам я не могу полностью и до конца нести ответственность за данную рукопись. И объясню, почему. История сия началась давно. Даже очень давно. Еще в пору буйствования КГБ и укрытого озорства определенной, небольшой части лукавого населения. Как говорил один лектор в одном публичном заведении:

– Иностранная разведка делает ставку на молодежь и мыслящую часть советской интеллигенции. – Да, так оно и было на самом деле. Такие и были они – молодежь и мыслящая часть этой самой интеллигенции.

В один из мрачных периодов повальных обысков и арестов внутри нашего андерграундного круга, при перемещении самиздатских запрещенных текстов из одного якобы опасного и засвеченного места в другое якобы незасвеченное и безопасное, данная рукопись и попала ко мне. Очутилась в моих, вполне неприспособленных к подобного рода непростым делам и манипуляциям по сокрытию от властей всяческих улик, руках.

Смутным пасмурным зимним полднем один мой приятель, плотный, смуглый, черный и бородатый – «Цыган», как его мы называли, – без предупреждения и звонка, что, впрочем, было нормой тогдашних приятельских отношений, ввалился ко мне немного мрачноватый. Подозрительно огляделся:

– Никого?

– А кто должен быть?

– Да нынче и не разберешь, – угрюмо ответствовал он, криво усмехнувшись. Поуспокоившись, снял старый засаленный полушубок. Скинул лохматую непричесанную шапку с такой же черно-лохматой, но полулысой головы. Обтер пот со лба, глянул исподлобья, прошел в комнату и присел. – Слыхал, у Федота Федотыча гебуха все загребла, – и снова огляделся.

Я только развел руками. А что я мог сказать?

Я был не то чтобы совсем далек от этих кругов и подобных обстоятельств. Но все-таки и не то чтобы уж тесно и непосредственно связан с ними. Связан опосредованно. Благодаря общей для той поры страсти к писанию и читанию, а также всеобщей перепутанности и повязанности всех писавших и читавших. Естественно, приятельски общался с некоторыми.