Дмитрий Пригов - Монстры

Мужчины оглядывались на дам и тоже озарялись улыбками, испытывая дополнительное восхищение от необыкновенной атмосферы этого вечера.

По соседним дачам, возможно, в то же самое время в подобном же порядке за подобными же большими круглыми столами, уставленными вечерними яствами и красочными напитками, вместе со своими многочисленными гостями, иногда и перепутывающимися с гостями нашей дачи, восседали и царили слабодушные, отступники или просто иные – Асеев, Тихонов, Сельвинский, Кирсанов. А зачастую прямые убийцы и злодеи – Первенцев, Сурков, Суров, Керженцев. Единый смягчающий и спутывающий вечерний воздух окутывал их всех, скрывая голоса, не давая одним или другим первенствовать или доминировать. Но это, конечно, только тут, в данных узких пределах и в данном узком смысле. В пределах же большой страны, истории или чистого духа все царили порознь, с немалым взаимным ущербом друг для друга. Однако здесь всем было дозволено явиться наряду и в соседстве во всей полноте и чистой достоверности. То есть абсолютно так, как и происходило. Как и описано. Как запечатлелось на невесомых, тонких и чувствительных воздушно-атмосферных носителях информации и передалось нам в своей первозданной невинности для дальнейшего репродуцирования и распространения. Но и для оценки, конечно. Не без этого.

– Ренатка! – раздалось за спиной.

Приятели подняли голову и увидели приближающуюся к ним из середины ресторанного зала Дома художника крупную бородатую фигуру в изящно-помятой фиолетовой рубашке, заправленной в такие же фиолетовые плотные бархатные брюки, в свою очередь заправленные в невысокие изящные сапожки. Фигура приближалась с воздетыми руками, покачиваясь в неком подобии грузинского танца. Чем-то отдаленно мужчина напоминал всем известного Никиту Михалкова. При легких наклонах его руки почти касались голов восседавших за столиками, которые он, впрочем, при всем при том огибал с грациозностью и даже изяществом. Лицо озаряла широкая улыбка.

– Ренатка! Еб твою мать! – беспрерывно повторял он, приближаясь. Подойдя, подхватил стул от соседнего столика, приставил к столу и плюхнулся на него. – Ну, как ты, блядь! Сколько не виделись! Ебитская сила!

– Алик, скульптор! – представил его Ренат своему собеседнику. – Дмитрий, научный работник!

– Научный работник! Это, блядь, здорово! – воскликнул скульптор, отвернувшись, отыскивая кого-то в зале. Помахал и снова обратился к приятелям.

– Скульптуришь? – поинтересовался Ренат.

– Да какая, блядь, на хуй, скульптура, Ренатик, мой дорогой, блядь! – воскликнул тот и снова озарился улыбкой. – Ебаться-колупаться. Бизнес, блядь. Но небольшой, небольшой. Мы же, блядь, не накопители какие-нибудь ебаные. Мы же растратчики. А? Патлач, блядь, на хуй, ха-ха! – откинулся и окинул взглядом соседние столики. – А Андрюха-то, того! – без всякого перехода перекинулся он на другую тему. – Спился, блядь. Скололся, на хуй.

– Я его давно не видел, – сухо отвечал Ренат.

– Ты чего, блядь? – воззрился на него скульпор. – Ближайший друг, ебить. – Вынул из кармана зазвонивший мобильник и стал оглушительно орать на весь зал. – Что? Да-да, блядь. Визу, на хуй, блядь, сделал. Еб твою мать, а я о чем? – спрятал мобильник в нагрудный карман рубашки. – Вот так вот. А ты что, старый хер?

На них оборачивались с явно недовольными лицами. Соседний столик был опасно заселен широкоспинными людьми. Один из них, с трудом повернув круглую голову на могучей шее, чуть-чуть разворачивая и весь циклопический торс, обратился в сторону нашего столика.

– Алик! – крикнул он, вскинув вверх короткую руку.

– Эдик! – ответно вскричал Алик, наклонился на стуле, приняв опасный угол наклона, дотянулся до Эдика, звонко хлопнул его по спине, оттолкнулся и опять принял вертикальное положение. Опять неслабо хлопнул его по гулкой спине и оборотился к Ренату: – Помнишь Ануфриева? Такой еще националист заебаный? Знаешь, где его встретил? Ни за что, блядь, не поверишь. В буддийском монастыре, на хуй. В Австрии, Фельденкирхе. Городок в Альпах, – опять оборотился на зал и помахал кому-то. – Там у меня сидит баба, блядь. Кстати, дочка этого самого Ануфриева. Машка. Классная девка. С сестрой, между прочим. Сейчас! – закричал он в сторону дальнего стола. – Ты их должен знать. Машка и Аня.

Ренат знал Ануфриева с детства. То есть не знал, но видел, как тот, моложавый, однако уже солидный и торжественный, с окладистой бородой, в вольготном белом чесучовом костюме и белой же широкополой шляпе выходил из своего дома в Тарусе и направлялся по ущелью в сторону Оки. Но это в давние-давние времена. Потом куда-то исчез. Потом и сам Ренат съехал. Ни жены, ни дочерей Ануфриева он не припоминал.