Дмитрий Пригов - Монстры

Вышли и отправились к даче. Шли долго. Шли по заросшей с обеих сторон почти дикой растительностью лощине. Не то чтобы смеркалось, однако день перевалил за середину. В воздухе висела еще не растворившаяся, но собранная уже где-то отдельно и готовая все залить собой сумеречная обволакивающая расслабленная пустота.

Шли молча. Изредка приятель взглядывал на Рената. Ренат же посматривал по сторонам. Там слышалось невидимое шуршание и шебаршание. Именно так. Не сначала шуршание и шебаршание, а потом уже пристальное взглядывание в ту сторону. Нет, сначала он бросал взгляд в неком направлении, и потом уже оттуда доносился шорох и легко различаемое перебирание многочисленными ножками бесчисленных мелких и даже микроскопических тварей. Приятель, поотстав, чуть склонив голову набок, чтобы не нарушить, так сказать, чистоту эксперимента, молча следовал сзади, со спины прослеживая направление взглядов Рената и последующие шорохи и шелесты – следы быстрого испуганного движения потревоженных тварей.

За этим занятием незаметно достигли дачи. Обычной дачи. Ну, не совсем обычной. Обычной для тогдашней художественно-научной элиты, пригретой властью и услаждающей, анестезирующей болезненность своего сомнительного положения и репутации подобными дачами. Естественно, болезненное для совестливых, для кого это было явно и ощутимо болезненно. Те же совестливые и бессовестные, для которых: В общем, понятно. А услаждали и анестезировали ясно чем – домами так называемого творчества, санаториями и персональными дачами. Днями культуры народов СССР. Слетами, съездами, юбилеями, изданиями к юбилеям, тиражами и пр., и пр., и пр. Много всего. Не нам, питавшимся крохами с этого обильного государственного стола, отворачиваться теперь от них с гримасой некоего омерзения и превосходства. И что за превосходство такое?! Ладно, ладно, не будем углубляться в мучительные экзистенциальные проблемы того, самого по себе далеко не однозначного времени.

На открытом пространстве достаточно большого участка стояло старое, дореволюционное еще, темное несуразно-прихотливое бревенчато-дощатое сооружение. В подступавших сумерках светились многочисленные, обнаруживавшиеся в самых неожиданных местах и на разных уровнях строения окна. Открыли калитку и вошли на участок. Слева, на длинной белой, провисавшей до самой травы веревке, примотанной к колышку, спиной, верней, хвостом к вошедшим, склонив голову, стояла коза.

– Коза, – обрадовался Ренат.

– Зинаида, – равнодушно подтвердил спутник. – Хозяйка тоже Зинаида Аристарховна.

Коза обернулась на них удлиненным иконописным, почти трагическим лицом. Сдвинув брови, подняла красивые ресницы и внимательно посмотрела на Рената. Так, во всяком случае, тому показалось. Хотя со значительного расстояния, на котором она находилась, весьма трудно было точно определить направление ее взгляда.

– Изучает, – покачал с одобрением головой Александр. – Странная. Свое собственное молоко пьет. Доят и ей тут же дают.

– Поздно. Сейчас, видимо, попросят, – приятель оглянулся куда-то в желтоватую глубину зала. И вправду, словно вызванная его провоцирующим взглядом, от дальней стены пустынного помещения объявилась и направилась к ним женская фигура в белом фартуке.

– Мальчики, – привычно игриво, но не впадая ни в какое особенное панибратство, обратилась она. – Платить будем?

– А может, не будем? – пошутил приятель.

Ренат молча взял зависший в ее руке счет. Вынул из кармана свалявшиеся бумажки и положил на стол. Официантка не считая взяла. Повернулась и направилась назад в глубину, в сторону подсобки. Приятели проводили ее взглядом.

– Как думаешь, сколько ей лет? – спросил приятель. – Судя по манерам – старой, доброй, советской, семейной формации.

– Да уж, – усмехнулся Ренат. – Может, пойдем тут недалеко. Напротив, через Кольцо. Дом художников. Там допоздна.

Вышли в сгустившийся сумрак. Однако направились прямо перпендикулярно нужному направлению, к гранитному парапету спокойной широкой реки. Подошли. Молча облокотились, наклонившись к воде.

Река, не покачиваясь, стояла высоко налитая между двух прочных сдерживающих гранитных ограждений. Ее перебегали многочисленные змеящиеся подергивающиеся и резко прерывающиеся дорожки от фонарей на противоположном берегу. Ренат окинул взором знакомую диспозицию – сгущающаяся тьма за спиной, пустота, мрачное стояние здания Генштаба на противоположной стороне и единственно светящееся окно на последнем этаже соседнего с ним дома. Пригляделся. Из двух ожидаемых женских фигур в окне маячила одна. Специфическим способом перефокусировки зрения Ренат приблизил ее на расстояние вполне подробного рассмотрения. Вернее, не выделяя из всего окружения ни масштабно, ни пространственно, он сконцентрировал ее саму до такой степени отчетливости и подробности, что мог разглядеть мельчайшие детали, но в мельчайшем же и размере. Заметил слезы. Невозможно! Женщина в окне прямо и пристально глядела на Рената, не подавая ни малейшего знака к возможному прояснению ситуации.