Дмитрий Пригов - Монстры

– Тебе отпускается.

Отвечать было необязательно. Да и вроде бы некому. Да и убедиться в том или подтвердить тоже было некому. Свет пронизывал безвоздушное пространство ровно во всех направлениях, не оставляя в описанных границах ни единого даже потенциального местечка затемнения или сгущения крупной массы.

Среди же монстрообразных облаковидных образований можно было заметить, как некто проходит, ступая невидимой ногой, проминая их, оттесняя или же раздувая, как паруса. Было ясно, хотя и неслышно, что там поднимался дикий вой и скрежетание, досюда, как и раньше, доносившиеся только тонким дребезжащим позвякиванием, обретавшим вид простого однообразного звучания. Так сказать, ровно звучащий фон всеобщего бытия. Под поверхностью, на которой все это происходило и имевшей вид полуската земного закругления, чувствовались силы постоянного роста и прорастания, происходивших как бы самих в себе. Но и превосходивших самих себя.

На границе обитаний почудились две медленно проплывающие фигурки

– Ее не было, – говорил проплывавший пониже и все время задиравший голову к верхнему.

– Была.

– Но я ее не знаю.

– Знаешь.

Все это можно было обнаружить лишь на коротком временном промежутке совсем уже отвлеченным и отпущенным на покой глазом и зрением. Вроде бы пустыня вокруг. Вроде бы желто-серые каменистые пространства. А так-то – все ровно заполнено некими общими, всеобщими вскипаниями и перемещениями.

– Ма, – прозвучал голос. Все затихло. Хотя и затихать-то было нечему и некому. Но затихло. Затихло пуще того. – Шень! – голос окутал всю местность, убавив силу свечения, придав ему мягкость и некие переливчатые оттенки. – Ка!

Было – как бы любовь. Так чувствовалось, и ничего нельзя было возразить или противопоставить. Но это были смягченные, обволакивающие, с гораздо большими упованиями, чем можно было бы нам предположить, забота и тревога одновременно. Снова представилось что-то в виде бесчисленного количества тихих и улыбчатых лиц, выглядывающих из-за окаймляющего края, мелькающих там и здесь и тут же, как в легкой детской игре, скрывающихся из вида, опять объявляющихся в сплетениях некоего кустарника или же в высоких зарослях некошеной травы, если бы подобное, опять-таки, здесь случилось. Да, да, даже вроде бы можно было различить тоненький заливчатый смех, как неких, стремительно исчезающих из виду, веселых ящериц. Они совсем уж расшалились. Прямо зашлись в своей не обремененной никакими заботами и огорчениями беззлобной игре.

– Тихо! – произнес несуровый голос. Дальние облака, приняв слонообразный вид, с шипением надвинулись и обложили со всех сторон. Быстро брошенный круговой озирающий взгляд – и монстры опять отодвинулись на расстояние точного и проникающего обозрения. Даже умозрения.

Издали трудно было разобрать, но как будто бы в достаточной близости от легко закругляющейся поверхности образовалось нечто со спокойно свисающими и касающимися ее складками, обнаруживая под ними лишь тонкие и узкие стопы, слегка дотрагивающиеся до скользящей внешней дуги большой узорчатой радуги. То, что можно было бы назвать волосами, отдельными локонами, покорными движению едва ощущаемого воздуха, золотыми струями мягко спадало на плечи, временами отлетая назад, обозначая вполне определенное движение по направлению к центру. Тонкие гибкие руки застыли в округленном жесте. Маленькие луноподобные пальцы почти касались обнаруживающейся в легком колебании, вздыхании груди. Вдали облака взметнулись несообразными клубами, приняв вид бородатых мускулистых гигантов с козлиными и лошадиными торсами, с огромными мягкими копытами, с искривляющимися в гримасах несоразмерных телу жесткими и крупноморщинистыми лицами на круглых, обмотанных спутанными волосами, головах. Их пылающие неугасимым пламенем глаза были обращены в сторону легкого воздушного движения. Жар был настолько силен, что доносился и досюда. Но, понятно, допустимым, дозволенным слабым, почти ласкающим дуновением.

Опять брошенный в том направлении взгляд утихомирил их и еще более истончил местное видение.

– Иди! Теперь твое!

Еле заметно, почти неопределяемо, не замечаемо глазом, но лишь всем существом и существованием, исполненным мириадами мелких самостоятельных обитателей, освободившимися для новой жизни, свет стал слабеть, слабеть, пока окончательно не истончился. Осталось лишь просматриваемое во все стороны сумрачное пустое пространство.