Дмитрий Пригов - Монстры

Ренат рассматривал плохо различимую группку людей, низко пригнувшихся к столу, почти слипшись головами, как бы сжавшихся, сосредоточившихся в некие серые подрагивающие комочки, прислушивающихся к слабо доносившимся словам. Хотя, что такого особенного можно было расслышать и понять из нехитрого разговора наших собеседников.

Помолчав, Ренат продолжал:

– Так вот, вышел я тогда в коридор с книгой. Стул вынес и сижу, поскрипывая, под лампой. А они чуть поодаль стоят – Малинин с Машкой. Но словно слепые. Меня будто для них не существует. Я их вижу, а они меня – нет. Стоят вплотную друг к другу, а меня не замечают.

Из-за дальнего стола погрозили пальцем. То есть главный мужичонка поднял вверх правую руку и так странно зашевелил указательным пальцем. Показалось, что палец движется абсолютно свободно и самоотдельно, обладая всеми шестью степенями свободы, вплоть до полнейшего пропадания. А и, вправду, пропал. И даже больше, когда приятель, не заметивший укоризненного покачивания пальцем, мгновением позже оборотился на группу, она вся стремительно исчезла. Удалось ухватить только некие последние легко ускользающие, испаряющиеся вверх сероватые дымки. Ренат вопросительно посмотрел на собеседника.

– За бутылкой, наверное, – поглядев в сторону пустующего стола, заметил приятель. – Кстати, по поводу бутылки. В институте тоже. Зимой. Холодно было. Купили три бутылки портвешка и забежали в один подъезд. Поднялись этаж на третий. Открыли бутылки. А тут этажом выше: Постой, я же все перепутал. Это в тот раз с выпивкой тетка сказала про убийц и насильников. А тогда, с Машкой, она сказала: «Вот, засрали весь подъезд». – «Нет, мамаша, вы ошибаетесь. Мы не посрать, а поебаться зашли!» Тут-то меня и разобрал дикий смех, – и приятель, действительно, залился тихим заразительным смехом.

Ренат его не поддержал. Приятель смахнул с белых фланелевых брюк сонную настойчивую муху. Она вяло взлетела и примостилась на столе. Приятель смахнул ее оттуда. Она переместилась на колено Рената. Приятель легко ударил салфеткой по его колену. Муха настойчиво меняла места. Приятель под недоуменным взглядом Рената с нудным упорством преследовал ее, пока не смахнул на пол и не раздавил кроссовкой. Приподнял ногу, удостоверившись в содеянном. Старательно обтер подошву о шероховатый пол террасы летнего паркового заведения и демонстративно поудобнее устроился в кресле, на Ренатов манер закинув ноги на соседний стол.

Ренат потер глаза, сильно надавив на глазные яблоки. Перед ним заплясали разноцветные вспышки и блики. Затем из этого вырисовалось что-то грандиозное, вознесенное прямо в небеса на тоненьких редковолосатых ножках. Ног было огромное количество, так что, несмотря на свою явную хлипкость, покачиваясь, им удавалось удерживать в высоте тяжелое гигантское хитиновое тело. Было непонятно, что делать. Из-за спины Рената (он почувствовал это по стремительному обжигающему скольжению по самой кромке ушей) чей-то взгляд уперся в центр этого вознесенного в небеса туловища. Оно заколебалось, вспыхнуло и разбегающимися бенгальскими огнями осыпалось на землю. Ровно вокруг того места, где на яркой сочной траве альпийского склона в виду монастыря и белеющей ступы расположилась наша компания.

– Не обижай нашего бухгалтера, – нежно дотронулся Йинегве Воопоп до литераторского плеча и с ласковой улыбкой уставился в чистые небеса, где только легкая отлетающая дымка могла напомнить о случившемся.

– Едем дас зайне, как говаривали в этих местах в недавние времена, но совсем в другом смысле, – бухгалтер легко потянулся.

Вверху парила ослепительно белая птица. Она что-то выглядывала внизу. Сложив крылья, каплей рухнула вниз и на значительном расстоянии от компании подхватила что-то с земли – волокнистое, мелкое, едва заметное волосатоподобное. Поднялась в высоту, постояла и снова упала. Она проделала этот маневр многократно, своими падениями описав вокруг приятелей достаточно широкую окружность.

Литератор перевернулся на спину и уставился в ослепительное, но не обжигающее глаза тибетское небо.

– Понимаешь, Ренат, – шептала сестра, приблизив к нему свое широкое в небольших оспинках лицо и уставясь прямо в глаза. – У нас у всех, особенно по мужской линии, слабые сосуды. Энергия впитывается в кровь и несется с диким ускорением. Она прямо как наждаком срезает тонкие внутренние слои. Хочет освободиться, стать чистым вороном. Но тогда не будет шамана. Тогда она будет гулять сама по себе и от нее никакой пользы. Даже вред и губительный разрешительный эффект. Наш род шаманов сдерживает ее, преобразуя в антропоморфную целительную транспортную силу. Оттого и разрушаются сосуды. Так что поосторожнее, – она говорила каким-то полунаучным, полуэзотерическим языком.