Дмитрий Пригов - Монстры

– Эй, бабоньки! – донесся хриплый голос от дальнего стола. Они обернулись и увидели в глубине плохо различаемую, но весьма неприятную физиономию. Весь вид этой труднопрочитываемой человекоподобной фигуры был невнятен, но угрожающ. Да и конфигурация его компании не предвещала ничего хорошего. Дамы встревоженно дернулись и заспешили вослед своим умчавшимся и почти уже неразличаемым чадам.

– Юля! Сеня! – встревоженно пели женские голоса.

Приятель Рената сидел боком к удаленной группе людей. Он мелкими глотками допивал кофе, изредка оборачиваясь на их голоса, но тут же обращался взглядом опять на Рената. Эти резкие повороты головы и возвращение опять в центральную позицию порождали в его зрительной памяти какие-то странные виртуальные конструкции. Скорее даже некие пространственные светящиеся траектории, направленные от того стола в их сторону. Он снова оборачивался в глубину кафе. Все обычно, даже обыденно – тупое пьяное сидение неопрятных асоциальных личностей. Все в пределах нормы. Но только переводил глаза на Рената, опять боковым зрением замечал некие мерцающие образования, неестественно, даже непомерно вытянутые параллельно земле в их направлении.

Оба не сговариваясь обернулись на неприятно тревожившую их группу. Показалось, что фигуры там непомерно удлинены и покачиваются над столом в виде эдаких вытянутых к небесам столбиков дыма. Совсем как в фосфоресцирующих картинах Эль Греко. Видение было впечатляющим, но кратким. Однако же обоюдным.

Что могла ему напомнить эта странная картина дальнего стола открытого кафе в самом начале теплой московской осени? Ну, может быть, некое трансфигурированное отображение ее на высокогорный склон Альпийского хребта в виде такой же немногочисленной группки. Ну, естественно, не совсем такой. Даже и не могущей быть сравнимой ни по каким параметрам. И расположилась она на ярко-рыжей траве высокогорного склона в Центральной Австрии. Близ городка Кирхендорф. Так что, какое могло быть сходство? Никакого. Здесь – полусумрак и смутность всех переплывающих друг в друга очертаний. А там – яркое беспримесное солнце, заливающее все окрестности и не оставляющее ни малейшей возможности какого-либо рода неясным образованиям овладеть хотя бы малой толикой разреженного пространства. Друзья лежали поодаль небольшого альпийско-тибетского монастыря. За их спиной ослепительно сияла высокая белая ступа. От нее вертикально всходил расширяющийся конусом кверху столп неяркого свечения. Там он упирался в некое многоступенчатое парящее образование. На каждом уровне этой зависшей в высоте конструкции различались многочисленные фигуры. Они восседали, едва касаясь основания, легко отклоняясь в сторону от медленного монотонного вращения всего сооружения вокруг своей вертикальной оси. Свисавшие одежды чуть отставали от скорости вращения, отлетали назад, придавая композиции умеренную, но легко схватываемую глазом динамику. Плавные и значительные жесты восседавших выражали какие-то важные идеи и несли в себе неотложные сообщения миру, которые считывались понимающими и предназначенными к тому.

Лежащие на склоне молча созерцали видение, пока их глаза не стали слезиться от яркого слепящего сияния. Йинегве Воопоп в оранжевом хитоне с круглой наголо бритой головой и с маленькой щербинкой под правым прищуренным глазом смахнул сбегавшие по смуглым щекам мелкие слезки. Улыбнулся. Ласково оглядел приятелей.

– А ведь ты мне тогда ничего не объяснил, – укоризненно произнес один из возлежащих, пожилой интеллигентный человек в затемненных очках и с маленькой бородкой. Он бросил взгляд на третьего, лежащего рядом с ними, тоже облаченного в оранжевый балахон, совсем ему незнакомого господина. Отвернулся. Поправил свободной рукой короткие седоватые волосы и снова уставился в небо.

– Да, да, – улыбался Йинегве Воопоп. – Однако же произошло.

На месте исчезнувшего видения теперь высоко над ними парили медленные осторожные птицы, траекторией своих скольжений почти повторяя контуры предыдущей воздушной конструкции. По взблескиванию их крыльев можно было бы предположить, что они стальные. Да, видимо, и были таковыми. Внизу у реки утопал в зелени маленький уютный малознакомый среднеевропейский городок. На краю его в окружении старинного парка красовалось старое мрачноватое здание местной гимназии, куда фантазия некоего мощного немецкого писателя последних дней величия немецкой литературы отправила на несколько детских лет одного из главных героев одного из главных своих сочинений. Именно в этих окрестностях с отсутствующим еще по тем временам монастырем ему, герою, неожиданно открылось все на тысячи километров во все стороны. Открылось видение дальних полого вздымающихся холмов на ровных просторах неведомой ему страны. Холмы были расставлены сразу схватываемым взглядом шахматным порядком на всю исчезающую глубину немалого пространства. По своей середине они одинаково были прорезаны жесткой черной линией провала. Временами оттуда вырывались слабые языки пламени, покачивавшиеся прозрачными голубоватыми фантомами в ярком ослепительном воздухе, залитом не терпящим ничьего соперничества солнцем. Изредка из какого-либо холма высовывалось что-то невообразимо насекомообразное. Потом вслед сему видению в противоположной стороне просматриваемого бескачественного пространства возникло нечто иное, более смутное и умиротворяющее. Белесые бесконечные дали с неясно вздымающимися вдали очертаниями полуразрушенного кирпично-красноватого, но смутного размытого цвета монастыря иной, непривычной местным обитателям, почти нераспознаваемой архитектуры. Невнятные и нелепые обитатели. Два путешественника, застывшие посреди огромного пустого помещения. Проносящиеся и застывающие над ними тени в виде тяжелых лошадей и сонно покачивающихся всадников. И вдруг яркий свет! Такое вот видение.