Юлия Мамочева - Виршалаим

знал бы!.. Не знает. Но, Боже,
думают ли про завтра
те, чьи рейсы отложены,
те, что впервые – за руки?..

Она запела – и время остановилось,
Как только голос моё осветил лицо.
Причиной, видать, предрождественская наивность:
На плечи
тёплое что-то
легло лисой
И корни пустило в глубоком, как память, зале,
Когда из-под ног ушёл он, рукоплеща…
Я и сама на чьих-то сижу плечах
Пред заревом музыки, словно пред образами,
И мотыльками пальцев в порыве спеси
Пляшу над собой, как к янтарной сути свечи.
Она – поёт. И греет покуда песня —
Ничто не важно,
просто
пускай
звучит.

Еле
продрав глаза,
встань не с той ноги —
И
опять
весь день ничего не моги.
Отправляйся туда,
куда привычно идти,
Только не забудь отметиться в соцсети.

Досыпай – в офисе,
там же устало ешь,
Инстаграм угощая каждым из пресных блюд.
Не люби секретаршу: она – не твоя… вещь,
А коль так,
то просто внушай себе:
«Не люблю!»

Ровно в семь
спускайся в метро.
Не кляни час пик;
В корень зри: логичнее – ногу, с которой встал.
И, зажат меж телами таких же, считай до ста,
И гордись втихомолку, что сердце снова частит
В знак того, что жизнь действительно непроста.

А в своём дворе пинай бездомных собак,
Ты ведь не слабак.

Дом – твой Рай. Твой конечный пункт, твоя точка zet:
Здесь холодное пиво, бесплатный ватерклозет
И уютный вечер с одной из любимых газет…

И свобода – во сколько хочешь, во столько ложись,
Не боясь,
что завтра наступит
новая
жизнь.

В этом доме словами
усыпан пол дармовой:
ими
бросаются здесь,
не умея держать.
В этом
доме
накурено трын-травой:
так накурено,
что
невозможно
дышать.
В этом
доме
ты, как и все, – не свой.

Ты понимаешь это
и хочешь уйти.
И уходишь,
но там же,
где прочие тормозят —
да, в ларьке, от подъезда
шагах в девяти-десяти, —
покупаешь батон, поворачиваешь назад,
чтоб с порогу услышать, мол, «воду уже кипятим».

А потом оседаешь на пол в проклятом хлеву,
обжигаешься чаем, ломаешь руками хлеб.
А уверившись в том,
что «жевать» – от слова «живу»,
это слово бросаешь, и тлеет оно во мгле.

И находишь трубку – халява слаще халвы.
И решаешь
просто попробовать
трын-травы.

Пить клубничное пиво, пить клубничный рассвет
И ушедшему дню беспечально глядеть вослед.
Как на троне тронов, сидеть на жухлом снегу
И терять драгоценное время, словно серьгу.

Мне милее времени – вечности синий шум,
А серёжек я давно уже не ношу.
Улыбаюсь тому, что в ушах – лиловая дрожь;
Что грустить о былом, коли нынче восход так хорош?

Пиво кончилось. Сердце, по венам его неси!
Допиваю рассвет. День, как дно небосвода, синь.
Я встаю с земли и, качаясь, бреду вдаль;
Ты, который поил, – протрезветь, протрезветь не дай.

Ты о том забываешь, что жизнь – симбиоз неправд,
И о том, что куртка по сути – коротковата:
По перрону к тебе бежит семилетний брат —
Ты стоишь, распахнувшись Христом на своей Корковаду.

Он всё ближе: несётся, как маленький храбрый челнок,
По людским волнам, что казаться хотят большими.
Чемодан – в ногах; ты не помнишь совсем ничего,
Только видишь нутром, как же славно на этой вершине!..

Пред тобой – океан, и пучина его пестра;
Безымянные волны глядят, напрягая шеи,
Как летит челночок на скалу, не боясь крушенья,
Потому что вот-вот поймает его – сестра.

Раз – увенчана первым объятьем за тьму недель
Золотая вершина, которую ты покорила…
И дождливый вокзал расцветает в жаркое Рио
Для тебя и его, бежавшего по воде.

Выхожу из метро и, усталостью зябкой ведома,
Отплываю на свет, в голове не держа адресов.
Ночь дождит, и слезятся глаза моего дома
Тихой лаской, как очи по-старчески верных псов.

А, подобно брылям, его водосточные трубы
Истекают слюной. Улыбаясь, плыву домой.
Ждёт хозяйку – и тем бережёт, как копейка – рубль,
Тем спасает меня бессменный товарищ мой.