Григорий Карянов - Золотые колосья

За погибшее сострадание,
Да за мыслей своих цинизм,
И наверное в свое оправдание
Бойкотирую свой эгоизм!

Мне б себя разучиться прощать,
Да лицемерие по углам,
Соберу и на все плевать,
Соберу, и ко всем чертям!

Не осталось на дне бутылки,
Ни свободы, ни души моей,
А ведь был я когда-то пылким,
А ведь был я когда-то смелей.

Это сейчас все мои ошибки,
Можно прочесть на лице,
Под звуки гармони и скрипки,
На меня направят прицел.

А в доме моем у калитки,
Как и раньше, завоет метель,
Не снимая пестрой накидки,
Промелькнет знакомая тень.

В разговоре он не отводил глаза,
Ходил чинно, всегда строго одет,
А его окружением были дым сигарет,
Да одинокая в утреннем небе звезда.

На кистях его рук гремели браслеты,
Подаренные кем-то или может собой,
Лишь под утро он возвращался домой,
Встречая пылающего неба рассветы.

Его шаги всегда были беззвучны,
И присутствуя рядом, было неощутимо,
Течение времени, что так незримо,
Хотя в стези с пульсом оно и созвучно.

Он кланялся низко, небу с землей,
С попутным ветром наедине оставаясь,
И шрамы на коже у него выделялись,
Оставленные кем-то… или может собой…

Мне бы теперь к моей Фрау, пусть,
Не по карману дорога,
Я все ее письма уже наизусть,
Читаю когда одиноко.

Паровозы источая кудрявые,
Клубы дыма, несутся вдаль,
Я глазами вожу усталыми,
И пейзажи нагоняют печаль.

Утром в глаза мои взглянет,
Моя Фрау, поправив шаль,
И украсит щеки румянец,
Что виден даже через вуаль.

Ее волосы будут собраны,
И немецкий акцент ей к лицу,
И обсудим, как по разные стороны,
Проживали одну судьбу.

Мы пройдем по пустым аллеям,
А вокруг нас будет туман,
Моя Фрау, я так сожалею,
За разлуку и прощаний слова.

Забытые черновики в столе,
В них правда превосходит вдвое,
Тех слов что краской на стене,
Писал в упрек, преследуя былое.

В них светом утренней зари,
Мной вложена между страниц,
Сухих цветов сирень, в пыли,
Наброски наших юных лиц.

Там все, что вырезали из газет,
Событий календарь исписан,
Уже давно минувших лет,
И ряд каких-то важных чисел.

Заперты наглухо знакомые двери,
Стол на замок, как море,
В нем стихов, не меньше ответов,
В них правды действительно вдвое…

Стало холодно у обочины,
Жизнь трясу, да сыпет гроши,
Нет призвания – небо звездное,
Видно Бога я рассмешил.

В окнах день, а в подвалах ночь,
Бликами слепит луна,
От такой судьбы, убежавший прочь,
Возвратится, испив горе до дна.

Где поля мои, нивы с золотом?
Где пожары рассвета страны?
Кто пером творит, а кто молотом,
Одно дело, да две стороны.

Руки черные, пачкают холодом,
Несокрушимую, праздную рать,
Заморили хорошее голодом,
Да оставили так погибать.

Гаснут звезды – снимаю шляпу,
Эх, не той стороной луны,
Повернулась жизнь с размаху,
Гаснут звезды в объятьях зари.

Не в пору мне стали ночи,
Уж стали слишком длинны,
И сбывается, все что пророчили,
Про страну мою старики!

Шибко друг мой катишься,
Озаряя собой все кругом,
Солнце не там начинается,
И не так уж оно высоко.

Примеряю восходы, закаты,
Перемен вас изрядный черед,
Полу-тьмой на веки объятый,
Прославляю Великий народ!

Не тяните из меня клещами,
Добрых слов и частых встреч,
Я в коробку с золотыми краями,
Отдохнуть захотел прилечь.

Ваши письма у меня с запозданием,
Оказываются в руках,
Значит следующее с отчаянием,
И молчанием на губах.

Осознать недовольство сумею,
От чего ж не суметь? Я смогу!
Прислушайтесь, слышите – змеи,
Пророчат кончину мою.

Ах, оставьте меня, и прощайте,
Без меня отпразднуйте май,
Мне в коробку с золотыми краями,
А вы тихо скажете: «Жаль…»