Григорий Карянов - Золотые колосья

Знать бы по своей ли я иду дороге,
Иль с нее давно свернул,
Оттого и чувство тревоги,
Оттого и вчера не уснул.

Что с того что устал, что оставили,
В этой грязной и глухой дыре,
И что место мое другим заняли,
Оставляя меня в стороне.

Но я сам им покорно волю дал,
Мол, берите всю мою жизнь,
За что я боролся, за что я страдал,
Я возьми – да и откажись.

Знать бы по своей ли я иду дороге,
Иль с нее давно свернул,
Оттого и чувство тревоги,
Оттого и вчера не уснул.

Все пешком, а мы на конях,
Через декабрь по снегу,
С бубенцами в холодных санях,
Я прислушаюсь к зимнему ветру.

Не догонит ни грусть, ни печаль,
Ах вы кони, скачите по свету,
Унося нас в снежную даль,
Унося нас, друг мой, к рассвету.

Хоть до церкви путь не долек,
На телеге крестьянской, скрипучей,
Мы примчимся с тобою в срок,
Гонимые ветром колючим.

Пусть деньги в кармане звенят,
Я даже лишнюю заплачу монету,
И что бы мне никогда не сменять,
Повозку с сеном на вашу карету.

Я убедительно бросаюсь словами,
Моими обещаниями каждый сыт,
Их не сгрести в кучу руками,
Да и не взвалить на весы.

А что цена им, спросите,
Вам ответит любой прохожий,
Что в душе поселил осень,
Да которого она тревожит.

Спросите как есть, прямо,
Не подбирая слова,
У того что твердит упрямо,
Будто меня не встречал.

У того что косится злобно,
Сидя за одним столом,
Отравляя ядом до сплетен голодных,
Но сытых во всем остальном.

Спросите, спросите сами,
Я правду держу за спиной,
И в рукавах частями,
Вот такой я герой.

Зарабатывай себе на имя,
Продавай свою душу и ум,
А после проси прощения,
Завершая небывалый триумф.

Становись в очередь за деньгами,
Оставляя гордость и стыд,
С бриллиантами и жемчугами,
Ты всегда будешь весел и сыт!

На бедняков смотришь презренно,
Проходя у церковных ворот?
Все вернется тебе непременно,
И что-то важно мимо пройдет.

Оболочку от человека,
Не спасут ни деньги ни имя,
И спасает от века к веку,
Православная моя Россия!

Нежданно ворвалась, натоптала,
По углам разбросала листья,
Ничего не сказав без скандала,
Осень вдруг начала мне сниться.

До дождей остается надеяться,
Что она уйдет, испариться,
И все серые ветры развеются,
Так же как смогли появиться.

А пока она сквозняками гуляет,
По моим опустевшим комнатам,
Но с каждым разом все угасает —
Да здравствует моя бессонница!

Они ходят с пустыми душами,
Да с глазами – цвета мрамора,
И говорят, что стихи мои слушали,
Да вот стихов им не надобно.

Скрипят своими суставами,
И бегают, бегают, бегают,
А затем выглядят усталыми,
И дождавшись вечера падают.

И нити, что оторвали сами,
От рук и ног волочат за собой,
И вопросительно, с пустыми глазами,
Трясут пустой головой.

А мои нити тянуться вверх,
На зависть всем остальным,
И спускается по ним благодать и смех,
Что становлюсь безумно-больным.

Пишу стихи так нервно,
И быстро, быстро, быстро,
Да выходит конечно скверно,
Но на душе моей чисто.

Ветер, ты пронеси его имя,
Словно юноши буйного пыл,
Для которого жизнь – святыня,
И которую сам осквернил.

Не соврать не в единой строчке,
Что пишу я тебе не спроста,
Пронеси его имя до точки,
Что бы помнили чьи-то уста.

Пронеси последних слов звуки,
Что когда-то издал уходя:
«Я каждому крепко жму руки,
Дорогие мои друзья!»

Сорок девять строк о Родине,
А в строке сорок девять слов,
Да людские надежды ничтожные,
Превратились в череду грехов.

Сорок девять переписанных заново,
Законов для человечества,
Живущих и не знающих главного,
Не знающих своего Отечества.