Анатолий Лебедев - В пропорциях добра и зла. Стихи

Богатство – старость. Нечего терять.
Советские, поеденные молью,
Надежды меховые согревать
Уже не могут с прежнею любовью.

Но истины открыты и резки,
Без романтизма трезвых заблуждений,
Рисуют завтра свежие мазки,
Смывая позолоту достижений.

На переломе времени и ног,
В брезгливости пожатий потных пальцев
И в гипсе бескультурия ты смог
Стать камертоном истиноискальцев.

Твоя звезда горит не большинству.
Твоя судьба – не выбор молодежи.
Но слово ясно и по старшинству
Оно звучит весомее и строже.

По рельсам трамвай уплывает направо,
Где виден окраин разрушенный рот:
Забор новостроек, складов и отрава
Развязок и свалок, гниющих болот.

Реклама зовет поддержать депутатов
И честно кремировать умерших тут.
Мужские фигуры крылатых поддатых,
Шатаясь, вперед к коммунизму идут.

Трамвай, постояв на кольце, развернулся,
И к центрам торговым поехал народ,
Где город в зеркальную жизнь окунулся,
Настроил высоток и доллары жрет.

Там Ленин стоит, вскинув руку упруго,
Там мочатся мерсы сверх меры и сил,
В высотках живут депутаты с прислугой,
Там деньги, бюджет, тендерА и распил.

Трамвай верещит – невозможно проехать.
Плотина машин обреченно стоит…
Но солнце рвануло сквозь тучи в прореху,
И счастьем согрет замечательный вид.

«Кремация недорого» – в трамвае
Рекламой загорожено окно.
Как ни везет железная кривая,
НЕДОРОГО догонит все равно.

А за окном напротив май напыщен
И флаги темно-красные текут.
Я жив еще, хочу любви и пищи.
Я пересяду на другой маршрут.

Суетливая старость автобус сырой голосует.
Жмет торжественно тормоз женатый мужчина-таджик.
Ранний час пустоты, застудилась мелодия всуе,
Партитура витрин на разводах асфальта дрожит.

Энергичная хлябь свысока рассекает пространство,
Молоточки стучат, выбивая последний уют.
А в салоне тепло, подсыхает кожзама убранство,
И неровности жизни не так уже грубо поют.

Пассажирка, таджик покоряются ржавчине тлена.
Но в четыре руки их мелодии рядом звучат:
Семя черных подсолнухов лузгает он вдохновенно,
Белых клавиш протезы за синей губою горчат.

Светофоры в тумане парят в непонятном порядке,
Проступают дома, акварель размывает мигрень,
День еще не бежит по колдобинам луж без оглядки,
Ночь за тучами тайно готовит яичницу-день.

Остановка пуста в тупике освещенной больницы.
Никого у театра, и в мэрию мэр не пришел.
Жизнь еще впереди. Что положено, позже случится.
Пассажирка согрелась, уснула, и ей хорошо.

Зима встречает радугой таблеток.
Бастует печень крайняя в ночи
И требует: не отравляй мне клеток
И ничего сегодня не лечи.

Закрою утром перечень недугов.
Сварю себе овсянку на воде.
Поговорю в парилке с лучшим другом,
А после в холод, чтобы кровь везде

Взыграла, потекла и обновилась.
Куплю любимой заграничных роз…
Эй, печень, ты надолго затаилась?
Пока ты любишь, это – не вопрос!

Душа улетает в кино облаков,
Откуда пришла в это тело вначале.
Покрытые коркой прощальных платков
Глаза не слезятся от новой печали.

И сердце возможно ли чем удивить,
Горчит подслащенная боль валидола,
Уже не одна обрывается нить —
Большая прореха останется скоро.

Заштопает время и эту дыру,
Оденутся души в одежды, а свитер
В подтеках от драки, в которой умру,
Повесьте на стул, а потом уберите.

Знаешь, зимой замерзают во сне.
Дышит душа на узоры снежинки.
И половинка антоновки не,
В жизни не ищет второй половинки.

Знаешь, зима не подводит итог,
А накрывает, дает передышку.
Мудрый, одетый по-летнему Бог
В Риме грызет ватиканскую шишку.

Знаешь, зима у тебя за столом.
А за окном замерзают бездомно
Кошки, собаки, вороны, и в лом
Их обнадеживать порцией корма.

Знаешь, ты все же зимою оттай
И улыбнись обстоятельствам кротко.
Жизнь не поделишь на ад и на рай
И не зальешь ни слезами, ни водкой.