Покоримся судьбе и дороге.
Сохранит одеяло тепло.
Я любил по наивности многих.
Мне везло, не везло и везло…
Лучи Вифлеемской звезды
От ветра веков не погасли.
Земля, океаны воды,
Ребенок, Мария и ясли.
Как первый младенческий взгляд
И матери спелое млеко,
Лучи Вифлеема летят
И тают в душе человека.
Не устает присматриваться смерть
К браваде жертвы, устремленной в лето.
Уже висит цветов замерзших плеть,
Но розовые астры, что задеты
Ночным морозом, все еще горят
Росой лучей и желтой серединой
И солнце каждый день благодарят,
Хоть осенью цвести невыносимо.
«Повешу судьбу, как пальто, на крючок…»
Повешу судьбу, как пальто, на крючок,
Пускай отвисают морщины.
Я в жизни вертелся, как резвый волчок,
Но вот не по силам вершины.
К разбитому сердцу уверенный шаг
Уже не приладишь, как прежде.
Я раньше не знал, что получится так,
Что петельки нет у надежды.
Ошпарила волна скалу седую.
На море неуютно кораблям.
Мой друг себе нашел жену другую,
А старую оставил дочерям.
Он выглядит вполне молодцевато.
Доволен новым домом и женой.
А старая ни в чем не виновата
И нелегко ей маяться одной.
Луна над морем светит, но не греет.
Уснули дочки под вечерний шторм.
Ей кажется – он завтра пожалеет.
Она простит и осенит крестом.
Квасной патриотизм – испортилась закваска.
Напитки поновей пьет двадцать первый век.
У них иной купаж, и крепость, и окраска,
В них космос, поцелуй, лоза и человек.
И как ни повторяй – у нас иные корни,
Мы пленку древних вер натянем на глаза,
Других идей полет нас радует и кормит,
На пике скоростей смекни, что будет за.
Нет будущих побед в заборах резерваций.
Нас общий кровоток питает и зовет.
Не потеряй себя в кровосмешеньи наций.
А любопытный внук оценит и поймет.
«В деревне летом стало столько света…»
В деревне летом стало столько света,
Что стены деревянные плывут,
И тонкие балясины буфета
Почти античный образ создают.
Стакан граненый преломляет лица,
В графине влага тает за стеклом,
И малосольный огурец сочится
На черный хлеб за солнечным столом.
Смородина, малина и крыжовник,
Как радуга в тарелке голубой,
И супчика грибного не половник,
А два и три отведаем с тобой…
Морали нет, и выводы сомлели.
Блаженствует душа, летит за край…
Дай Бог, чтоб этот маленький, но рай
Не стал крестом в оптическом прицеле.
Двор усеян рябиновым сором.
Сухо. Ягоды крышу клюют.
Август в паузах смотрит с укором
В расточительность летних минут.
Плодоносит, цветет, созревает
И торопится дать семена
Все, что в жизни остаться мечтает
(через зиму согреет весна).
Жизнь пытается выжить упорно…
Ловит кот зазевавшихся птиц
Перелетных, расслабленных кормом
Щедрых летних последних страниц.
Я монастырь. Построен на горе.
На острове вершины нету выше.
Мне утро крест целует на заре.
Закат сползает с горделивой крыши.
А ночью чистой звезды, как роса,
Поля небес узором покрывают.
И трепетной молитвы голоса
По имени святое называют.
Гора креста с Голгофы, где распят
Разбойник близ Христа благоразумный.
Сей крест Еленой много лет назад
На Кипр доставлен после бури шумной.
С тех пор построен монастырь мужской.
Разбойнику в раю поют певуньи.
Его душа с молитвой и тоской,
Как облако, висит над Ставровуни.
Я монастырь. Я знаю ночь и свет.
Меня на небо поднимают скалы.
Я знаю, что раскаяния нет,
Коль нет в душе святого идеала.
Ко мне опять приходит человек.
Уж сколько их я исцелил смиренно.
Благоразумно поступай вовек
И станешь чистым и обыкновенным.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу