Александр Нартов - Миф о женщине

Пусть порой я на рифмы плюю,
Предпочтение сну отдавая,
Но, мечтая о жизни в раю,
Никогда не достичь в жизни рая.

Лишь по новой войти в хрупкий сад,
В сад стихов, где все строки, как судьи…
Сколько нужно ещё написать
Жизней, душ, откровений и судеб?

И пускай эти строки плохи,
И пусть буду я вовсе непризнан,
Всё равно – будут вечны стихи
О стране, о любви и о жизни!

Секундомер ещё не начал счёт,
И микрофона прямо в горло дуло
Направлено – мгновенье, и щелчок,
Нет, выстрел, и свистит не нота – пуля.

Мне канонад аккордов не стерпеть,
Мне режет пальцы серая тональность,
И с грифа модуляция стереть
Ту серость не смогла, как ни старалась.

Туман в глазах, и всё вокруг поблёкло,
И снова ночь ударилась о стёкла,
И не смешалась горечь с ней пока рябин,
И строй аккордов непоколебим.

И пальцем я из струн выклёвывал
Безжалостно и неуклонно соло,
Захлёбываясь, звук выплёвывал,
И новую волну рождал мой голос.

И пусть утонет в волнах звуковых
Что из души и памяти я вырвал.
Что било мне под сердце и под дых,
Цунами нот снесло, девятый смыл вал.

Я, шторм пройдя, опять пойду на риск.
И снова в горло микрофона дуло,
И горизонт ещё кристально чист —
Попытка с одного закончить дубля.

Но голос мой, что в ночь, как вьюга выл,
Цунами нот и серая тональность —
Всё для того, чтоб в волнах звуковых
Тонули вы, и нерв вдруг застонал в вас.

Какое странное я выбрал ремесло —
Дарить любовь свою и живость душам,
Смеяться, как дитя, когда мой слог
Красив и лёгок, ясен и воздушен.

Воздушен, точно целый мир в глазах у той,
Что рвётся в небо снова, мне даря разлуки.
Аэропорт, подняли трап, турбины звуки…
Ну что же, ночь, давай, в аккорды их утрой!

Какое бедное я выбрал ремесло!
Но, не пробившись ни в банкиры, ни в министры,
Беру ночами в руки хрупкий кремень слов
И высекаю строки, как в камине искры.

Не стал ни доктором я, ни корреспондентом —
Куда уж мне с моим характером несносным!
Зато я видел, как тайга вплетает в сосны
Зари малиновые шёлковые ленты.

Какое тонкое я выбрал ремесло!
Писать, эмоций собирая крохи.
Но обнажит однажды время слом,
Прошьёт сознанье стрелами эпохи.

Я даже голос никогда не разминал,
А рифмы капают, как будто кровь из шрама,
Когда по памяти читаю Мандельштама
И Северянина, и малость Кузмина.

«Какое глупое ты выбрал ремесло! —
Мне говорят порой, не пряча неприязни, —
Оно тебе ведь ничего не принесло,
Ни денег, ни признания, ни связей».

Но, сохранив свой прежний политес,
Замечу я в финале своего либретто:
Среди друзей – ни одного поэта,
Зато немало чудных поэтесс!

О чём мои стихи – рассказывать нет смысла,
Пусть каждый их по-своему поймёт.
У всех свои воспоминания и мысли,
И угадать их сложно наперёд.

Одни из вас родились при Хрущёве,
Не понаслышке знают про застой.
Афган, Вьетнам – их помните ещё вы.
Хотя причём барьер тут возрастной?

Мы тоже родились в лихое время,
Когда страну смывала гласности волна,
Когда трясло, как в лихорадке, Кремль,
И шла в стране гражданская война.

Тогда, быть может, дело всё во вкусах?
Из комсомола исключали вас за рок,
И штампом запрещённого искусства
Клеймили всех, кто шёл им поперёк.

Но тут подавно нет противоречий —
Мы тоже в этом смысле бунтари,
И наш протест потом увековечит
Наверно кто-то, путь наш повторив.

Ещё в моих стихах – тайга и море
И свежий ветер песен у костра.
Сжимая грифа лезвие прямое,
Стрела строки взлетает так остра…

Но ведь и вы, гитарных шпаг не спрятав,
Шагали против критиков, цензур.
На армии студенческих отрядов
Уже тогда точил Вохминцев зуб.

Ах да – любовь! Наверно, по-другому
Сердца любили в ваши времена.
Вы вечерами ждали возле дома,
Когда же выйдет нежная она…

А мы – мы тоже знали нежность и обиды,
Наш поцелуй созвездия качал.
Я тоже был не раз конечно битым
За чёлку цвета лилии в ночах…