Татьяна Алфёрова - Территория Евы

Пыльная кожа… Тряси перстом,

похоть смиряя; в зрачках вода —

в жилах-то кровь ли? Выпит постом.

Ласковой лавой стекало вино

яркое, выкрасив дерзко грудь.

Разве признаю я радость виной?

Глупый старик! Не боюсь ничуть.

Колет, кусает щепа под стопой.

Кто это жалобно заголосил?

Гарью запахло… Вернусь за тобой!

Факел дымящийся подноси!

Мне задано – отсутствие гостей,

три сигареты, маленькая дача.

И одиночество не то чтобы острей,

но как-то проживается иначе.

Что принесет исходных данных блок

(еще добавить полное бескнижье

и духоту – бессонницы залог.

Так душно, что стропила стали ниже)?

Отвычка быть с собой наедине.

Не то чтоб скучно – странно, непонятно.

Так часто не хватало суток мне,

и вот – незаполняемые пятна.

В саду возиться, пить вторичный чай,

на чердаке разглядывать обои,

шум каждой электрички отмечать

и к вечеру поссориться с собою.

Трава цветет и всякие цветы,

и у соседей черная собака.

Две сигареты. Над сараем дым.

Соседи мусор жгут в дырявом баке.

Мне б научиться мыслить глубже, вдаль,

дырявых баков не бросать напрасно.

Одна осталась сигарета. Жаль.

Долой расчеты. Выкурю всю разом.

О себе, всё о себе, и всё-то – ложь

о продавленных пружинах мировых.

Научиться жалкой речи у травы,

собирала: собирать – не соберешь.

Эта легкость – наказанье, память, лень.

А по сердцу – мимо сердца, всё одно.

Кольцевой маршрут, вагончик заводной,

за окном обрубки черных тополей.

Дай мне руку – опереться и сойти.

Научи необескровленным словам.

Но и этот полустанок проплывал.

И опять всё о себе, не по пути.

Ты послушай, какая струна там поет, о чём?

Никого на шесть соток рядом – лишь я и дом.

Одиночеством снова лечусь, но привычно слух

электричку отметит, идущую после двух.

Поднимает щетки пион, сквозь кирпич – трава.

Если полешь на солнце, кружится голова.

Вот еще эту грядку – и можно перекурить.

В монотонной работе блаженней всего корысть

отвязаться от мыслей, гудящих, как шмель в стекло.

И неровным квадратиком время на стол легло.

Сквозь цветные осколки – прилипчивый майский ############################################################ бред —

на веранду несется окрашенный желтым свет.

Ты послушай, дом, поведи чутким ухом стен!

Раскачался звук, поднялся змеей на хвосте.

В огромное кресло запрятаться с пледом,

капризничать (чаю спросить, отказаться,

просыпать таблетки), надеясь, что бледность

достаточный повод вечерних вакаций,

достаточный признак болезни и нервов.

Открыть детектив, подсмотреть окончанье.

Вот то-то вокруг захлопочут, наверно,

вот то-то заходят неслышно, печально.

Примчатся друзья, принесут шоколада,

ликера, бананов, персидскую кошку.

Послав всех на кухню звонить в «неотложку»,

всё выпить и съесть.

##############################После кошку погладить.

Я так люблю внезапные подарки,

которые разбрасывает жизнь,

то запахом сосны, то снегом ярким

мне говорит: люби,

############################## меня держись!

И никакая грязь запущенной больницы

не вычеркнет меня и не собьет,

пока чирикает смешливая синица,

уверенная, вот она – поет.

Дом бывает домом тогда,

когда прячется за поздней дорогой в снегу.

И рвешься туда, и страшно, и на бегу

в легких покачивается вода.

Сад весною вставал на крыло.

Воротись… По дороге все окна зажженные – дом.

Я не помню, где мой, за которым окном.

Было тепло, и прошло

много лет, а кукла спала.

Мы пили чай – за малиной стол,

и в горошек-блюдечко падал листок,

по утрам веранду сжигал восток

на цветной стороне стекла.

##########Вот и сжег.

А море осталось прежним,

Да я-то к нему не езжу.

И небо одно над нами,

но ночь там богаче снами.

В них розовые креветки,

бугорчатые крабы

и всякие дикие рыбы

в коралловых булькают ветках.

И выше – песок, а выше —