Дмитрий Шорскин - Давай оставим грусть…

Вечная память…

Что-то и почему-то
Вдруг вышло…
И тянет,
И манит
Уклон.
Меня – будто б спутали
Свыше,
И грани
Играют
Хрусталем,
А было стекло.

Я сел не на нужное
Место —
Судите,
Снимите
Меня!
И, дьявольской, кружева
Мести
Не тките,
И винтиль
Заткните,
Он – льет под себя!

Игра обернулась
Сурово.
Без сна,
Как весна.
Та ночка —
Взяла да вернулась,
И в кровь, и
Без дна
Бесноват,
И тесна
Предложенная оболочка.

Но если такая
Плата:
«Убьем…»
И рублем
Не отмучаюсь.
Чего ж я копаю
Правду?
Нальем,
И на нем
Уснем.
Говорят: «Не получится…»

Десять лет – это много и слишком,
Десять лет – не прожить, не продумать,
А тем более – малый, пусть милый, сынишка,
И, конечно же, глупые думы

Тех людей, у которых лишь слухи и сплетни,
Как вода, как наркотик, как Бог и как вера…
Им легко все метания наши заметить,
Сделать вывод по собственным нравственным меркам.

Без неё мне всё хуже и плоше,
Пир во время чумы неизбежен.
Повстречали, видать, много черных мы кошек
Или кто-то был сглазу подвержен.

Мысли дерзкие – вон! Счастье мужу досталось,
Как обычно бывает, ему не заметно.
Я себе оставляю печаль и усталость,
Я себе позволяю любить беззаветно.

Отписал мне старый «кореш» письмецо —
Смятый, серый листик в клеточку…
От волненья вдруг расплавило лицо,
Добрым жаром от нежданной весточки…

«На командировку» он попал
В дальний край и очень северный…
Был в бегах, был мертвым – но пропал
От тоски, и сдался преднамеренно.

Ничего ему не нужно от меня,
Ну а мне от него, само собой…
Только знал бы он, что где-то живу я,
А я б уверен был, что он живой.

Я отправлю ему фруктов «на туда»,
Чтобы слаще жилось ему там…
Не забыл меня, написал, как всегда,
Но и я ему доброй дружбой воздам…

Ничего ему не нужно от меня,
Ну а мне от него, само собой…
Только знал бы он, что где-то живу я,
А я б уверен был, что он живой.

Осень совсем уже близко,
Лето в последнем, страстном порыве
Прекрасно, как старое виски
В прикуску с размятыми киви.

Приятная тяжесть и томная спелость,
Не ждал, но пропала вдруг ороговелость.

Время, когда веришь в чудо,
И это может случиться. Всегда.
Вот ты – украшеньем этюда
В тонах апельсина. Чудо? Да!

Тебе подарю я картину заката,
Смотри, он, как новое всё, розоватый.

Ходит по Дикому Западу
Отец преподобный – Джон Грэй,
Сеет разумное, доброе, вечное
В души заблудших людей.
Снимет заботы и тяготы,
Сделает жизнь веселей —
Молитвой, крестом, добротой бесконечною,
Глазами, что неба ясней.

Добрый Джон Грэй… Пастор Джон Грэй…
С молитвой, с крестом, с добротой бесконечною, с глазами, что неба ясней.

Под рясой, по моде подкованы,
Ковбойские два сапога,
И в джинсах, рядом с бутылочкой виски,
Пылятся два требника,
А пояс, ремнем запакованный,
Под кольтом провис, как дуга,
И крест золотой между грудями втиснут,
Что силой налиты быка.

Добрый Джон Грэй… Пастор Джон Грэй…
И крест золотой между грудями втиснут, что силой налиты быка.

Помесь убийцы с разбойником —
Нынче святой-пресвятой.
Любит у вдов на ночлег оставаться
И нарушать их покой.
А в драке салунной покойником
Будет для Джона любой,
Сам пред собой он потом оправдаться
Сможет – и грех свой долой.

Добрый Джон Грэй… Пастор Джон Грэй…
Сам пред собой он всегда оправдается, смоет грехи святою водой.

Проповедь сдобрена матами
На голову всех сволочей,
Но лучше не спорить за веру,
А то разозлится Джон Грэй.
Даны полномочия Штатами
На власть кучке диких людей,
И те, потерявшие всякую меру,
Воюют за сотни идей.

С ними Джон Грэй… Добрый Джон Грэй…
Пастырь, от власти утративший меру, стал воплощением мутных идей.