Юлия Идлис - Язык жестов

кроме стихов,
я еще умею не бог весть что:
перекладывать слова с места на место -
скажем, слушать, что скажет N,
а потом говорить: N сказал,
или писать еще: по мнению N…

не думаю, что N был бы счастлив,
узнав, чем мы тут занимаемся, такие,
в общем-то, ненадежные,
шаткие, как слова самого
N, которому тоже, в общем-то,
много ли надо.

если разобраться,
то N и я – просто такие буквы,
назначенные замещать его и меня,
когда мы заняты, болеем или хандрим,
когда нас нет дома,
и когда нас уже нет.

и вот что я хочу сказать,
пока мы говорим наперегонки -
N и я – перебрасываясь словами
все быстрее, все громче
и, что самое главное, со все бóльшим
профессионализмом, -
я правда хочу,
чтобы у тебя ничего не болело,
и чтобы мы стали счастливы
уже буквально
вот-вот

как за тридевять десятин земли
он растит нули
облагает налогами города
боевик труда

а она его не смыкая глаз
не спускаясь вниз
выполняет как рядовой – приказ
торможение – машинист

выпадает и тает снег
словно волосы на висках
и газетный шрифт словно вестник
времени – вскользь
и вскачь

от его страны остается ноль
наполняется тишиной
от снегов одних до других песков
до седых висков

и над этой бездною бог один
говорит: иди
и идет по воздуху сам вперед
как по тексту врет

и растет у нее внутри
распирает ее нутро
что ли смерть которой пришла пора
запирать за собою дверь

и она замирает забыв себя
но его любя
из последних исподних истошных сил
будто кто-то ее просил

а любовь ее спит на краю земли
где-нибудь в сомали
растирает соль щербатым пестом
и стоит на том

продает на базаре дынь
отдает басурманам дань
и никто ей не скажет сейчас «отдай»
незнакомым наречием «да отстань»
или там «остынь»
или «встань»

да кто тебе сказал-то, что сил хватит?
лежи вон лучше в стружках, опилках, вате
все твои коленки, локти, изломы
кончились предлоги выходить из дома
ангел мой хрустальный с прошлогодней елки
личико прозрачное в голубой каемке
а внутри-то тренькает между ребер брякает
что ты там катаешь во себе украдкою?
в платьице кленовом во гробе сосновом
становись оберткой ласковому слову
черепной коробкой хрупкому имени
а никто не скажет а никто не вынет

очень больно очень больно ни понять ни просто помнить
умирать на каждом вдохе каждым выдохом лишаться
говорить над каждым словом голова по кругу пони
ходит ходит не ложится треугольная душа

лихорадит хороводит и сухой колючей пылью
болью склеены ресницы ни открыться ни признаться
головою кружит ветер свитер скомкали забыли
и в глазах одна пустая стылая голубизна

нас как будто растопили растолкали утром рано
чай налили прямо в сердце так горячим на живое
все со всем переменили соль наружу снег из раны
так как будто меньше больно меньше больно меньше боль

расскажи как такое бывает какая сказка
он ее под локоть везде осторожно скользко
как хрустальную держит мягко и стелет низко
тяжело тебе? да нисколько

он ее пожитки несет заводные жутки
ужасочки складывает отряхивает бомжатки
расправляет плечики ей кулачок сердечка
отворяет его и другие нычки

а потом с растворенной кожей с раскрытым адом
он ее этак бережно накрывает пледом
притворяет дверь и выскальзывает наружу
и никто ему там не нужен

как из девочки нынче она превратилась в мокрицу
до которой противно дотронуться прикоснуться
только если в перчатке нечетких писем неясных вёсен
десны стиснув а то и смотреть несносно

кость-то бросить совестно за погостом
и когда она воет его только ветер носит.

и снова путь на тот постылый свет
меня нигде на самом деле нет
и только дети расставляют сети
на сказку-сон на тятю-мертвеца
на вышел на кон на кусок свинца
который в легких оседает смертью