Михаил Шустерман - Избранное. Том 1

Скопление множеств живёт в голове…
В их малости мне не вглядеться.
Пришедший в меня, днём утерянный свет
Растает в биениях сердца.

Уходят во тьму световые года,
И масса в энергии тает…
А рядом – моя засыпает звезда
И даже об этом не знает.

О, сладкая мелодия любви…
Её пастух по имени Джованни.
И пылкий взгляд её от пана к пани…
Божественной водой фонтан Треви
Роняет пламени безумное желанье
Грехопаденьем водяной струи.

И солнца луч, натянутый струной,
По брызгам Рима, помнящим Египет,
И колокол, чей звон полуднем выпит,
И снег, средь марта пахнущий весной,
Что лепестками роз на раны сыплет,
Их заживляя солнечной слюной.

Порой любовь – кургузый сюртучок
На княжеском безумье Идиота.
Резвится в ней купецкая босота,
И, как случайно тренькнувший сверчок,
На нотном стане ею плачет нота,
От одиночества кусая кулачок.

Мука любви ещё жива в помоле,
Уйдя глухой тоской в бутылку водки.
Её сраженья не питают сводки,
Она, как перепаханное поле,
В гектарах прячет убранные сотки,
Зерно прощанья унося в подоле.

У выкуренной страсти пепла нет.
Безумцев ничему не учат годы.
В её Нью-Йорке статуи Свободы
В прошедшей жизни не было и нет,
Она, как оправдание ухода,
Уплачена Харону за билет.

Любовь – противоядие чумы,
Оправдывая тел нагую бренность,
Вечна, собой оправдывая бедность,
Она несёт безумие в умы,
Цыганщина, вернувшая оседлость
В кибитки счастья на дорогах тьмы.

Юность
Горят, как фонари, ушные мочки,
В костре любви безумствует салют!
Бегут адреналиновые строчки
По здравых смыслов нижнему белью.

Молодость
Естественна неистовость огня,
Гибка и гимнастична камасутра.
Не сон влечёт по вечерам в кровать,
Чтоб снова для любви проснуться утром.

Зрелость
Ещё хранит очаг любовный жар.
Неистовства страстей важнее нежность…
И в истинном слияньи зрелых пар,
Любовь – прощенье праведников грешным.

Вторая молодость
Бессмысленно уже искусство лжи.
Нет новых планов в старых сожаленьях.
Слиянье тел то греет, то снежит…
И в танцах грёз былых болят колени.

Старость
Глаза в глаза… Часты удары сердца,
И гаснет боль в тепле прикосновений…
Любовь – явленье чувственных инерции,
Как иней на предзимье дней осенних.

О Сарра, Ривка, Лея и Рахель!
Вы женщины, ниспосланные миру.
Так, как весне пожалован апрель
И как мелодия обожествляет лиру,
Хранит вас, как подснежники в метель.

Их женственность – не совершенство тел…
И в парадигме половых отличий
В ней всё – и бесконечность, и предел
Для мужества ничтожеств и величий,
И тетива для вдохновенных стрел.

В ней, в женщине – божественный металл —
Для жизненной любовно-нежной ковки…
И в ней лишь бесконечен интеграл
Для площадей любви, а не осколков.
И жизнь вне отражения зеркал…

Ты, Сарра, проницательно и мудро
Жила как воплощение любви…
И, женщиной в мужчине встретив утро,
Чтобы связь времён и дел не искривить,
Ты стала раковины мужа перламутром.

О Ривка, – суть небесной воли знака,
Служенья мужу, Б-гу и семье.
В ней больше, чем в Ицхаке от Ицхака,
Она – его тепло на Колыме,
Его скитанья и его Итака.

Праматери… Ну что о них сказать
На улицах Москвы и Тель-Авива?
Они для каждого – его отец и мать,
Они – берёза, и они олива…
Их взгляд – руки божественной печать.

Без них бессмысленная жизнь невыносима,
Искусственны любовь и красота.
Без них погубит души Хиросима,
И грязью обернётся чистота
Любви и страсти нежного интима.

И для миров, Б-гов и королей,
И праотцов, родившихся от Ноя,
Праматерь – единица их нулей,
И всё, что в них божественно-земное, —
В обычной жизни есть в жене моей.

О чём грустим, живые пожилые?
Обычные – не добрые, не злые,
Что из галута брошены в галут…
О чём молчат уста ваши немые?
Иные прежде, и сейчас иные,
Прошедшей жизнью скрученнные в жгут…