Зинаида Миркина: По Божьему следу

Уже весь лес в густой тени,
Лишь в небе отблеск длится.
Не надо зажигать огни —
Пусть сердце загорится.
О, этот долгий Божий взгляд,
Разлившийся над нами.
Лишь для того горел закат,
Чтоб в нас продлилось пламя.
Чтоб в тихий час кончины дня,
Когда весь мир в бессилье,
Мы от небесного огня
Всю душу засветили.

Какая тайна есть в сосне?
Чьи знаки эти ветки чертят?
И почему сдаётся мне,
Что эта тайна глубже смерти?
И воскресенья смысл и суть
Совсем не в воскрешенье тела,
А в том, что найден тайный путь
В предел, стирающий пределы.
О несказанном не сказать.
Беззвучие нельзя услышать.
Но есть такая благодать
Во всём, что выше нас и тише!..

Ты вошла в мой мир как озаренье,
И, тебя всем сердцем полюбя,
Мудрости, покою и смиренью
Я учиться стала у тебя.
Через хаос всех земных событий
Узнавало сердце вновь и вновь,
Что у нас у всех один учитель —
Это неизбывная Любовь.
Жизнь души – бездомность и дорога.
И, срываясь с обогретых мест,
Я нежданно набрела на Бога
И нашла свой неподъёмный крест.
Что это – вовеки не расскажешь, —
Дальних волн космический прибой…
Ты прости меня, что эту тяжесть
Я пыталась разделить с тобой.
Путь души сквозь темноту проложен.
Но одно лишь ясно вижу я,
Что в тебе есть кроткий ангел Божий,
Бедный ангел мой, любовь моя…

Мне зимний лес вещает о бессмертье.
Не о моём, не нашем – о Твоём.
Мой тайный смысл, не разделимый с жертвой,
Мой смысл глубинный, сросшийся с Крестом.
Я тихой красоте Твоей внимаю.
Душа полна нетленной красоты.
И я одно лишь в жизни понимаю:
Смысл не во мне. Мой тайный смысл есть Ты.

Сын на кресте. А мать ещё живая.
Ты у креста, но ты ещё жива.
Земная мука не имеет края,
И перед ней смолкают все слова.
Твой сын тебя обнять уже не сможет.
Как жить на свете, сына погребя?
Сын обречён, но Боже, Боже, Боже!
Ты дал ей сына, дай теперь Себя.
Преобрази в свидание разлуку,
Своим сияньем зимний лес залей!
Дай ей Себя со всей Твоею мукой,
Тебя, со всей бездонностью Твоей.

Смерть рядом. Смерть в затылок дышит,
Заглядывает мне в лицо.
А ветер ветки чуть колышет,
Снежинки сыплет на крыльцо.
Лес в чуть заметной дымке сизой
Ввысь, в небо мой уводит взгляд.
Деревья в белоснежных ризах
Богослужение творят.
И незаметно, осторожно
Бог дышит в полной тишине.
Та к вот оно – дыханье Божье!
Бог в том, что не до смерти мне.

Вот что такое мощность света —
Ни ветерка. Простор затих.
И освещаются предметы
До Бога, спрятанного в них.
Всё в мире просто и спокойно,
Но огнь сей возвещает мне,
Что наше сердце многослойно,
А там, в последней глубине…

А снег идёт, идёт, идёт.
Который час? Который год?
Не важен день, не важен век,
А важен только этот снег.
Вот только эта белизна,
Вот только эта тишина,
Вот только пена и волна —
То, из чего я создана.

Мир иной. Бездонность бытия.
Может, это истинная я —
Та, которую не знает ум,
Та, в которой исчезает шум.
Та, что говорит пугливой мне:
Что же ты живёшь на стороне,
В стороне, объятой смертной тьмой,
Та к далёко от себя самой?
Может, суть бессмертная моя —
Выход из всемирной суеты?
Может быть, доподлинная я,
Господи, совсем не я, а Ты?
Может, только в том моё спасенье,
Что во мне есть жизнь и воскресенье?
И что в совершенной тишине
Я в Тебе живу, а Ты – во мне.

Правда моя в белоглавых горах.
Правду мою выдыхает Бах.
Ветер колышет веткой лесной.
Правда моя высоко надо мной.
Тихо хранится в звёздном ковше.
Правда моя – глубоко в душе,
В тайном пласте засветившихся ран.
Правду мою изливает орган,
Тот, что спускается глубже всех мук,
Тот, со звезды доносящий мне звук.

Та к просто всё и так необычайно!
Нам знаки путеводные даны.
Поэзия – мерцающая тайна,
Сквозящая из тёмной глубины.
Из полноты великого безмолвья,
В котором с мирозданьем слился ты.
О, этот мир, таинственности полный,
Немеющий от чувства полноты.