Саша Ирбe - Горячий аккорд (сборник)

И кто бы знал,
кто б выдумал судьбу
такую,
что тебе далась с наскоку?
Поймал,
как будто лошадь на бегу.
Поймал, смеясь,
и устремился
к Богу.

Чего там Пушкин, будущий Толстой,
далекий Фет?..
С тобой, я знаю, Рыжий
Борис
ведёт созвучия бесед
в самом аду,
а может,
даже ниже,

в той сердцевине вечности и сна,
энергии и бесконечной жизни…
У вас в миру одна была весна,
одна любовь и ненависть к отчизне,

и к мертвечине всех счастливых слов,
всех радостей, к земным сведённых срокам.
Зачем любовь – когда мертва любовь,
когда мы между дьяволом и Богом?

Я знаю,
в вашем раевом аду
и в адовом
подобострастном рае
я вас вдвоём когда-нибудь найду,
но, изумившись,
тут же
потеряю.

Баба-бабушка, как ты жила,
потеряв беспокойного внука,
столь ли строгой, как прежде, была,
как тебе удавалась разлука?

Как пила ты свой чай за столом?
Чай, печалилась? Чай, голосила?
И стихи его помня с трудом,
ненавидела их, а любила.

Всё взирала на милый портрет:
мальчик в платье, по старой привычке.
Двадцать шесть предназначенных лет
над ним пели, как райские птички.

Баба-бабушка, холод какой
от твоей беспросветной печали!
Ты всегда остаёшься такой,
как была для нас в самом начале.

Нянька гения, мамка – ферзя,
сочинившего верные строки.
А тебе спотыкаться нельзя.
Спотыкаются лавы-пророки.

Донеся свой насильственный крест,
много ль в жизни ещё ты ценила,
много в сердце оставила мест,
где живых, а не мёртвых любила?

Баба-бабушка, всё решено.
(Бесконечная мера теченья.)
Ты и Богу – я знаю одно –
там, в раю, не простила мученья.

Как лодка в море я пригвождена
стихами, точно волнами, к ночлегу.
Какая в небе мощная луна
встаёт, чтоб моему предаться бегу!

Какой пожар среди небес горит
ещё в покой не впавшего заката!
И лишь во мне всё море мира спит,
меня в себя манившее когда-то.

Я не люблю читать свои стихи!
Я их вообще теперь не понимаю!
В них от меня все скалы далеки,
лохмотья тины бьют меня по краю.

И не понять: вернутся или нет,
ушли или в тиши ночной повисли –
мои стихи – они собранье бед,
отчаливанье от никчёмной жизни.

Мои стихи – они мне не дают
с реальностью хоть каплю разобраться.
И кажется: они меня убьют,
когда я вдруг
без них
решу остаться.

Я не знаю,
с кем ты теперь и где
и в какие земли теперь спешишь.

Умываясь – вижу тебя в воде,
улыбаюсь – чувствую, ты грустишь.

Мне сулят Нью-Йорк…
И сулят Париж…
Уезжать не хочется никуда!
Потому что знаю, что ты грустишь,
и на кухне помнит тебя вода,
помнит лес за городом,
помнит сон
(он под вечер в сердце моё стучит).
И из всех дверей,
и из всех имён
проступает образ твой
и молчит.

Я хочу уехать –
сбежать хочу,
потому что с сердцем моим
беда!
Как тебя увижу – всегда молчу.
Не увижу больше я никогда.

Что делать?.. Меня не обманешь,
уже не оставишь меня,
мой тайный и светлый товарищ,
хранитель вчерашнего дня.

Глядишь в мои губы устало,
пытаешься быть бодрячком!..
Что делать?.. Такое настало,
что хочется в землю ничком.

Что делать?.. Устлали заботы
тугие колдобины лба…
А ты мне опять про работу –
про бренные наши дела.

А ты мне опять про измены…
Кого – мне скажи – и кому?..
Измены – то мест перемены,
то радость больному уму.

Попытка хоть как-то укрыться
от мыслей, что время не спит,
что жизни чудной колесница
по небу всё жёстче летит.

Не спрячешься, не остановишь,
в любимых людей – не уйдёшь…
Ты взгляд мой нечаянно ловишь,
ты рядом, как Понтий, бредёшь.

Прости мне!.. Отчаянно руку
на руку твою положу.
Пройдя по порочному кругу,
я больше с тобой не дружу.

Не верю я в тихое счастье
и сплетен твоих хоровод.
Родной,
я разбилась на части,
и счастье
меня не спасёт.