Романова - Нас писали два года

Впервые, заглянув в его медовые глаза,
Я знала, что проваливаюсь в бездну,
Что выстрел, словно молнии зигзаг,
Достигнет цели. Я взорвусь, исчезну.

Впервые, пульс под кожей ощутив,
И сердце, бьющееся бешеною птицей,
Я будто дном ладьи ударилась о риф,
И потонула в бесконечных водах Ниццы.

Когда, впервые, он коснулся губ моих,
Моя душа достигла огненной геенны,
Он сердце испестрил обоймой боевых,
Но не был никогда со мною откровенным.

Когда, впервые, я осталась без него,
Мой кислородный клапан отказал мне в службе,
Всё тело пожирал и раздирал огонь,
Лишь оттого, что я была ненужной.

Нас небрежно разлили полусухим на дорогой костюм,
Нас на пушистый ковёр рассыпали мелким бисером,
На рваных струнах души фальшиво сыграли ноктюрн.
Теперь нас не удалить, не отскрести, не вытрясти.

Мы въелись в память близким, они будут помнить всё —
От ярких влюблённых глаз, до страшных ночных истерик.
Ты будешь помнить моё красное от страсти лицо,
Я запомню адскую боль, которую не унять, не измерить.

Мне так хочется через тернии к звёздам,
Но пока выходит через тернии только к терниям.
Из них коршуны и стервятники вьют себе жуткие гнёзда,
В день проходишь по метру, заглушаешь боль, проявляешь терпение.

В конце меня ждешь не ты, не награда, не похвала,
Мол, какая ты молодец, выжила в судном дне,
Вот, держи ключ от мустанга и езжай.
Но лежу ни жива, ни мертва.
Для твоих серебряных пуль мишень.

Невозможно представить, как я по тебе соскучилась,
Как дотронуться хочется до тебя, как до неба.
Настолько сильное чувство тоски, что причудилось,
Будто о́бнял душу мою там, где ты ни разу не был.

Провести бы рукой от твоего плеча и до кисти,
Еле касаясь, почти незаметно, и задержать дыхание,
Позволить себе забыться, прильнуть к тебе и остановиться.
Я так жажду, чтобы сейчас это стало явью.

Душа, заточённая в клетку, бьётся раненой птицей,
По твоей просьбе, держу её внутри и не выпускаю наружу.
Я вроде бы близко, но сейчас опасно с тобой торопиться,
Я всё понимаю, я уступаю, пережимая птичке горло потуже.

Наградишь ли меня ты потом за это терпение?
Мне очень страшно, потому что не знаю ответа точного.
И если однажды ближе ко мне ты возьмешь направление,
Вместо знака вопроса поставлю я многоточие.

Я готова прождать ещё сколь будет угодно.
Тому, кто умеет ждать, достаётся всегда самое лучшее.
Потому что среди людей, их судеб и сладкой свободы
Важна двух душ связь и гармоничное созвучие.

Когда меня не станет, я окажусь в том мимолетном отрезке жизни,
Пусть он будет раем или адом – это неважно.
Я газ давила в пол, летя на встречную, забив на «ближний»,
Летя на него, приняв свою смерть отважно.

Хочу сохранить в памяти сентябрьский вечер на подоконнике,
Где вокруг было тихо, в ушах стучал мой бешеный пульс,
Когда утром смотрела, что означают ландыши в соннике,
Когда мою грудь наполнили полной обоймой пуль.

Хочу сохранить до мелочей той ночью звонок опоздавшего,
Его ожидание, запах города и душный осенний воздух.
Рой мыслей в голове, вопрос – может, продашься душе его?
Или нажмёшь на тормоз, пока стало не поздно?

Он позволяет дальше лететь по встречной и давить в пол гашетку,
Я поддаюсь, понимая, чем всё это может кончиться.
Это проклятие, гамартия, порча и чёрная метка,
Это далеко не свобода, это щемящее, давящее одиночество.

Между нами будто натянули тонкую красную нить,
Она обмотала мою шею, душит несуществующим.
Я снова клянусь и пытаюсь тебя забыть,
В ответ ты не отводишь глаз, казалось бы, любящих.

Однажды, эту безумную ночь сменит утро,
Ты будешь смотреть на меня, будто я ничего не значу.
Я буду помнить тот вечер с годами смутно.
До тех пор, пока на Арбате небеса не заплачут.

Ты – самая большая в мире боль,
Большой грех и наглая ложь.
Но без страхов и боли (как и без тебя) я полный ноль.
И словам, которые ты говорил – цена грош.