Романова - Нас писали два года

До любимого времени суток ещё полтора часа.
Я налью ему ещё чаю, а тебя провожу до двери́.
Оно прочно сидит во мне, а тебе уже правда пора,
И спасибо, хорошая, что пришла меня подбодрить.

Во мне вдохновения на десять томов «Войны и мира»,
Но я не могу выдавить из себя ни слова.
Одни говорят мне – не сотвори себе кумира,
Другие твердят, что такова у любви основа.

Я всем говорю, что ты – перевернутая страница.
Для близких эта маленькая ложь – во благо.
Я даю себе обещаний, что этого не повторится,
Но если ты меня позовёшь, я приду и я буду рядом.

Я хочу вылечить память, чтобы ничего о тебе не знать.
И если бы ты исчез, то я тогда, знаю точно,
Не смогла и строчки бы о тебе написать,
Тогда бы пришлось встретить тебя нарочно.

И снова той же дорогой – она была самой лучшей.
Такая моя награда – снова в тебя влюбиться.
О многом прошу я Бога, но все же, на всякий случай,
Если звёзды позволят – дай нам снова случиться.

Выдыхаешь дым через улыбчивый рот,
Я теряю опору в ногах, сердце стучит в желудке,
Я смотрю на тебя, как на доллар смотрит банкрот,
Забывая о днях недели и сколько времени в сутках.

Ну к чему ты такой появился? К первому снегу?
К революции в мирной стране или к началу конца?
Ты предвестник беды, ты Альфа и ты Омега,
С тобой либо лежать в могиле, либо на небе мерцать.

Твой образ живёт на моей сетчатке,
Ты ноша, что давит на мои сутулые плечи.
У меня замерзают руки, и надо купить перчатки,
Потому что ты – холод, и собой руки мне не согреешь.

Ледяным ветром кусаешь за щёки жадно,
Ползешь под кожу, рисуешь на ней узоры,
Пронзаешь сердце ядовитым и острым жалом,
Поджигаешь нутро, пытаешь, наводишь шорох.

И остается ждать трагического финала,
Свернувшись на мокром коврике возле твоей двери́.
Ты проходишь мимо верной собаки с жалобными глазами,
А я продолжаю скулить:
Полюби меня.
Полюби.

Любовь кусается, и её укусы не заживают.
Однажды, просто берешь нить, иглу, и их зашиваешь.
Как бы ты не старался, всё равно остаются жуткие шрамы,