Григорий Кофман - Русский сбор

Переулки – просто гати мостить!
Злобы там и в дирижабль не вместить,
И хозяевам ничем не вмастить,
Но печать неприкасаемости
Отличала там от местных меня.
И шептались люди, палец слюня.

Слава богу, унесло из села…
Точно также и года далеки —
Я вчера сидел себе у реки,
А река себе обратно текла.

И когда я в эту воду вошел,
Счетчик так и закрутился назад!
Стало мне тут хорошо-хорошо —
Вот, гляжу, знакомый мне перекат,

Вот излучина – я был тут, кажись!
Кто там чушь такую, помню, спорол:
Будто дважды в ту же воду – ни в жисть!
Ну а я – поди ж ты – взял и вошел.

И теперь вот по теченью плыву,
В смысле против, только вместе с водой.
Города, в тех, что бывал, – наяву,
И года так и стоят предо мной.

Мне покойно, но я жив, правда – жив!
Я ничуть преувеличиваю.
Полагаю, что любой, покружив,
Обнаружить может речку свою.

Хочешь ссы в нее, не хочешь – не ссы,
Там за часом убавляется час.
Помню как-то приобрел я часы…
Впрочем, это будет новый рассказ.

Как у тебя со знанием немецкого?
Не происходит забыванья русского?
А нет ли ностальгии по советскому? —
Ведь знамо дело: рвётся, где по-узкому.

В том смысле, что, когда раздрай в наличии —
Тоска по родине, отказ приятной девушки —
Так мы могли бы утолить наличностью,
Адамчику найти какую Евушку!

По-нашему помочь, по-христианскому.
Иной традиции? – тогда по-иудейскому.
Кто атеист – так можно по-пацанскому! —
Ведь здравых как не нам, иметь идей кому?!

…Отказ? – нехорошо, когда от помощи.
Негожь пренебрегать рукой дающего.
Прикинулся бы ладно что ли овощем
Иль, на худой конец, к примеру, ющенкой.

Ведь дело завести легко – негромкое…
Тем более, что педофил, наверное!
А коли нет – вон там в углу попонкою
Укрыто – значит, кража – дело скверное!

Да ты, похоже, сука, фрукт особенный.
Но право же – защите делать нечего…
Вот поселить тебя с какими зомбями,
Тогда, видать, заверещишь кузнечиком.

Соловушкой, щегол, закукарекаешь!
Свободу воспоёшь – про двери-настежи…
Услышат ли – за долами, за реками?
Ну, не серчай тогда. И аз воздастся же!

Какая осень блядь какая осень.
Какой туман, какая затхлость в мире.
Нагое дерево – без паспорта в ОВИРе,
Ведь лист – он безответен и бесспросен.

– Ах жизнь моя, ты, как ночной троллейбус,
Тот самый, что вполне собой доволен,
Примерившись к кольцу московских штолен,
Вползла улиткой в окуджавский ребус. —

Так обращал ко мне, простолюдину,
Под соточку один московский интель
Свой ветхий спич, в котором красной нитью
Преемственности тема проходила.

Там что-то про советскую культуру,
Про вогнутое зеркало пространства,
В котором было радостно стараться
Всем нам, совком ловившим синекуру.

Мне было весело, и я смеялся громко,
Нещадную не удержав икоту —
Мне вспомнилась и черная суббота,
И кафедра начальной оборонки,

И собственные речи пустомели,
Напыщенность высказываний книжных,
Загадочность поступков многих ближних —
Осталась будто родинки на теле.

Мне вся земля – что скатерть-самобранка,
Но верно, что куда б ни завело,
Отечество мне Красная полянка,
А родинка мне Ясное село.

Строгие мужчины с автоматами,
пистолетами, ножами, саблями,
„калашами“, „узями“, гранатами,
„стечкиными“, сам-бля – без-ансамблями…

В Голливуде ль – сбор героев мафии;
тутси-хуту ль, пушту, на Сицилии,
колумбийцы ль, Путины ль с Каддафией
на одном-единственном зациклены:

будь мужчиной, мужиком, будь воином!
Рембой, братом-два с железным копчиком,
крепким подбородком, ладно скроенным,
фэйсом буковым, сандаловым, прокопченным.

Главное однако – это мирная,
тени без сомнения улыбчивость,
будто твои пули – сувенирные, —
как бы предложить наесться личи власть.

Личи, ананасов, белых персиков…
Пистолет – да Боб с ним! – и со спиннингом!
В новой по-мужски надёжной версии
Рыбу ловят честные и сильные.