Владимир Ноговицын - Взамен обелисков – кресты

Наперёд мне будет это поводом
Долго жить за всё родство военное.

С точки зрения —
Пустяки,
Ну а ранее —
Всё внимание:
Привезённые сапоги
Из поверженной,
Из Германии.

А тогда…
А тогда, боже мой!
Видано ль?!
На пути домой —
Домой! —
Выданы.

Вспоминались ему
В ночах
Долгих,
Как месил в кирзачах
Те дороги.

Был и весел, и зол,
Был отважный.
До Берлина дошёл
Однажды.

Были статность и рост,
Был приметный.
Был особенный форс —
Победный!

Был моложе тогда,
Но не строже.
Сапоги – это да! —
Из кожи!

Сколько ж после войны
Длились,
Разноцветные сны
Снились.

До великой
огромности
возникают подчас
бытовые подробности,
окружавшие нас.

Как бывали мгновения
поголовно шумки,
как росло удивление
звука,
взрыва,
строки.

Ощущенье: смогу ли я,
Детский мучит вопрос, —
Под летящими пулями
В полный рост?

Ящик от патронов пулемётных,
Звёздочка, пробитая свинцом…
Это − жизнь, с началом и концом,
Бывших рядовых, простых пехотных.

Кажется, я снова вижу вас,
От войны измученных, усталых.
Это – жизнь в её фрагментах малых,
Как глоток воды в последний раз.

Ящик вместе с лентой пулемётной,
Очередью вспоротый, лежит…
Может быть, ребята, повезёт вам
На Земле ещё чуток пожить?!..

Здесь я стал
Совершенно другой —
Беспокойный, и всё-таки тише,
Как солдатик безусый под Мгой,
На беду в сорок третьем погибший.

Он лежит, и другие лежат
На высотке и просто в болоте.
Неизвестный – навеки! – Солдат.
А по имени – как назовёте.

Остальные там тоже не в ряд,
Где бессчётно их смерти застали.
…Беспокойные ветры молчат
В знак особенной —
гордой —
печали.

Ордена и медали
У неё от умершего мужа
Да семейные фото.
На них – то с детьми,
То вдвоём…
Жизнь была, как у всех, —
То получше местами, то хуже…
Только память осталась
Сегодня о времени том.

…Теплотою повеет
От майского снова рассвета.
И Победу отпразднует
Громко родная страна.
И привычно всплакнёт,
Помянув недожившего деда,
Эта старая женщина,
Сидя одна у окна.

Я ощущаю запахи костров,
Идущие от сумрачного плёса.
И где-то там, в глуши, – Сергей Орлов,
Голубоглазый и светловолосый.

Костры горят. Но холодно весной.
Земля не пооттаяла в апреле.
И зябкость эту чувствуешь спиной,
Хоть заслонён стеной высокой ели.

Молчат стихи. Им срок не наступил.
Они потом проявятся, как фото.
И им нужны валежник и настил,
Чтоб обогнуть глубокое болото.

Им надо, этим строчкам, потерпеть,
Им нужно устоять сейчас, хоть тресни!
А далее – на жизнь идти, на смерть
И текстом быть для новой звонкой песни.

Стихи остались, как молитвы, там!
А в том лесу военных много знаков.
И жизнь читать возможно по следам
От танковых, от КВ-эшных, траков.

Костры горят, а не в избе очаг,
Где техника смешалась и пехота.
И карандаш сжимает, как рычаг,
Поэт Орлов. Он лейтенант всего-то.

В пропотевшей пилотке
(Ничего себе вид!)
Он со старенькой фотки
Негеройски глядит.
Вот удача привалит!
Да о чём разговор?!
На каком-то привале
Отыскал фотокор:
Попросил улыбаться,
Балагур и чудак.
Неулыбчиво счастье.
Сразу видно, что так.
И смертельно усталым
Был бойцов коллектив.
Что же с каждым там стало,
Кто глазел в объектив?
Лес. Поляна. И – лето.
Без военных потерь!
Неизвестного деда
Узнаю я теперь.
Гимнастёрка на деде
Без привычных погон.
В ней шагал он к Победе.
Не дошёл. Где же он?
«Эй, сапёры! Пехота!» —
Не кричу – говорю.
И на дедово фото,
Словно в Вечность, смотрю.

Мне трудно
представить
лица
их,
всех бойцов,
уснувших
здесь
сном
вечным.
Но, как сейчас,
вижу луну
над позицией,
выплывающую
жертвенным вечером.